– Да-да, – поддержал я. – Не кипятитесь.
На губах Кормака заиграла робкая улыбка, он послал благодарный взгляд.
Военный шумно втянул воздух, потом его грудь медленно опустилась.
– Хорошо. Я вам верю, – спокойно произнес он. – Но учтите, и у этой веры есть предел. Я, конечно, понимаю, что на пути этой штуковины мощнейшие барьеры и заградительные системы. Но меня очень беспокоит, что потеряна связь со всей техникой внутри купола, а усиливает сомнения тот факт, что никто из вас, господа, не смог предвидеть такого исхода. И еще. В вашем, вот в вашем же докладе, – сказал О’Коннел, указывая на Танаку, – содержится предположение, что еще раньше, последние несколько дней, внедренные в биомассу микроботы могли подавать неадекватные сведения. Ибо они, видите ли, могли стать частью неких обменных потоков внутри «лепешки», а потому транслировать лишь очень специфические данные, справедливые для небольшой области системы. Иными словами, мы видели нечто вроде дезинформации, а реальное положение вещей оставалось для нас загадкой. Если этот ваш квазиорганизм сумел таким образом «ассимилировать» ваши же микроботы…
Танака промолчал. О’Коннел хлопнул ладонью по столу.
– Ладно, – подытожил полковник. – Совет окончен. Пока что от конкретных действий воздержусь, но если что-то стрясется…
Тут пол дрогнул. Люди беспокойно завертели головами, брови полковника поползли к переносице. Второй толчок пришел из глубины, будто ходуном заходили подземные недра. Пол подпрыгнул, нас бросило, как на батуте, к самому потолку. Оглушительный треск расколол воздух, словно лопается земная кора. Завибрировали стекла в рамах, некоторые испаутинили сети трещин.
– Что за черт… – ругнулся О’Коннел.
Из коридора доносятся крики, топот бегущих ног.
Мы бросились к окну. Купола больше нет. На его месте встает громадный пылевой гриб. В клубах пыли движется что-то громадное, перетекает за пределы охранной зоны…
Затаив дыхание, смотрели, как квазиорганизм, похожий на рукотворную амебу, выползает, выливается из экспериментальной зоны. Полужидкий, он быстрым потоком устремился прочь. Накатывающая масса снесла два военных вертолета, перехлестнула через ближайший холм и устремилась в пустыню.
О’Коннел бросил ладонь к уху, активируя встроенный микрофон.
– Разворачивайте боевые единицы. Переходим к плану С. «Красная» тревога, – прозвучал приказ. – И да, отчет мне немедленно, как этой хреновине удалось проломить купол.
Кормак бросился к генералу, вцепился вояке в плечо. Тот раздраженно повел рукой, но ученый повис на плече и болтается, как тряпочка на туше разъяренного носорога. О’Коннел почти силой отлепил Кормака от плеча.
– Вы не посмеете! – прокричал Макнил.
Полковник качнул головой.
– Дело зашло слишком далеко. Вы зарываетесь, доктор Кормак. Не стоит, право… Теперь это, увы, мое дело.
Я тоже тронул ухо, выходя на связь с ангаром спецтехники.
– Ребята. Подготовьте-ка мне транспортную платформу. Да-да, аэровоз, да… Спасибо.
Я быстро зашагал к выходу.
– Скольник! – окрикнул О’Коннел.
Я обернулся.
– Не знаю, что вы задумали… Но поаккуратнее. Мне сообщают, что к обрушению купола каким-то образом причастны микроботы. То ли эта активная среда как-то их перепрограммировала, то ли что… Запрещать вам не могу, но будь моя воля, не пустил вас никуда.
Я пожал плечами.
– Извините, полковник. Я тоже несу ответственность за этот эксперимент и… я должен попытаться.
Я отвернулся и направился в ангар.
Пропеллерная платформа взвихрила султаны пыли, клубы поднялись у меня из-под ног, мир окутала бурая дымка. Я прыгнул в эту мрачную муть, подошвы ударили в каменистую почву. Аэротранспортер с тонким визгом нарастил обороты, и его угловатые очертания исчезли вдалеке.
Я нетерпеливо топтался на месте, пока оседала пыльная взвесь. Наконец вдали угадался абрис холмов, левее встают дюны с танцующим над гребнями маревом. Пустыня замерла в вечном покое, и у меня засосало под ложечкой: ожидание становится невыносимым.
Скорректировал адаптивную оптику контактных линз, горизонт исполинским скачком прыгнул в глаза. Перед лицом оказался поросший пустынными колючками склон холма, сквозь редкую зелень просвечивают серые камни. Просканировал окрестности. В сердце закралась странная безнадега: пусто!
Но вот! Земля на макушке дальнего холма зашевелилась, почва задрожала, словно поверхность взламывает гигантский крот. Вершина вскипела пышной пеной, пенистая масса поднялась морской волной и тяжко перевалила гребень.
Я переключил зрение в стандартный режим.
Поток квазибиологической массы покатился в низину, за первым выступом в долину протянулись два десятка щупалец, каждое метров тридцати длиной. «Усы» принялись заметать неизвестную площадь, грунт под ними шипит и дымится. Подвернувшиеся кустики, чудом вцепившиеся в камни и песок, затрещали в веселом пламени, и тут же их слизало громадным раскаленным языком.
Следом за разведывательными отростками выдвинулось необъятное «тело». «Лепешка» за время путешествия подсохла, плоскую «спину» укрыл твердый глинистый панцирь. Броня расколота на тысячи блоков, те двигаются, сталкиваются, ломаются с треском. Одни подползают под другие, как литосферные плиты, иные подминают соседей.
Шумно, оставляя вмятую и искрошенную землю, масса влилась в широкую низину.
Я застыл под яростным солнцем, но тело бьет озноб, а по спине скачут табуны ледяных мурашек. Метрах в пятнадцати очумелой булавой мотается каменное щупальце. С каждым циклом колоссальный маховик приближается, уже вижу трещины, вспухающие бугорки и впадинки на неоднородной «шкуре» существа.
Щупальце с грохотом прокатилось мимо и замерло. Я разглядел, как из-под брюха отростка струится кремниевый расплав, застывает нагромождением камня. Окончание щупа завибрировало, к основанию прокатилась глубокая дрожь. Из верхушки выстрелил фонтан расплава, застыл длинным гибким хлыстом. Хлыст извивается змеей, та вросла хвостом в камень щупальца. Змея упала на землю и волнообразно заструилась ко мне.
Я дернулся, но едва успел отпрянуть: хлыст протянулся к моим ногам. Его конец взлетел, и щуп замер, покачиваясь, как кобра, у меня перед глазами. Ноги мои вросли в землю, стеклянный взгляд уставился на кончик хлыста. Тот расширяется луковичной головкой, на ее конце слюдянисто поблескивают несколько десятков темных точек.
«Глаза!» – сверкнула в мозгу безумная догадка.
Световые сенсоры немигающе обползают мое лицо. Что там созерцает эта махина? Понимает ли, кто стоит перед ней?
Беспокойство умерло, нервная дрожь ушла в землю. Я ответил взглядом на взгляд – ищу взаимности. Мой визави не отвел глаз. Что, черт побери, жду от этой твари? Что может она во мне разглядеть? Мы в ней? Друг друга-то не понимаем, людьми называемся по привычке, на деле уже завтра будем принадлежать к разным биологическим видам. Алонсо примется строить свое спланированное постчеловечество, Вроцек отпочкуется в свободно-радикальное плавание по морям автоэволюции. Я тоже стану чем-нибудь эдаким… А потом встретимся через тысячу лет на задворках Вселенной и будем глазеть вот так друг на друга: что там на уме у кремнийорганической амебы напротив?
Повинуясь дурацкому импульсу, я поднял руку и протянул вперед раскрытую ладонь. Замер, кончики пальцев почти касаются глазастого стебелька. Тот качнулся, отодвинулся, бусинки глаз охватили новый объект издалека, чувствительная головка вернулась в прежнее положение.
И только теперь осознал, что воздух, земля, мир вокруг неподвижен. Стотысячетонная туша застыла напротив то ли в растерянности, то ли в трансе. Рассматривает меня, вдруг возникшего на пути. Ей бы
