особенно значительные, центральные и решающие тенденции в англиканском богословии 20 века.[135] Вкратце их можно определить следующими словами: считаясь с данными новейшей библейской критики, но относясь к ним с осторожностью и сдержанностью, поставить, следуя примеру древней Церкви и Отцов, в центре богословствования - не психологические категории человека, не изложение только учения Иисуса (как это делала либеральная протестантская критика), а факт воплощения Сына Божия — 'Слово плоть бысть', и вытекающее отсюда учение о благодатном освящении человеческой природы — и тела также - и твари, и истории, и деятельности человека, в частности и социальной, чрез это вочеловечение Слова — закваску Вечной Жизни, вошедшей в мир. Это сближает многие стороны положительно-церковного англиканского богословствования с православным, так, напр., вывод 'сакраментальной' точки зрения (освящение твари, и телесности тоже, силою действующего Духа Божия) из того же факта воплощения Слова, победы Его над смертью. Особенно характерны для ряда англиканских религиозных мыслителей и богословов эти мосты, перебрасываемые от проповеди Воплощенного Слова к свидетельству о Нем, делами любви, служением ближнему.
Временем расцвета 'инкарнационного' богословия является уже вторая половина 19-го века, но особенно 20-ые и 30-ые годы нынешнего столетия. Одной из руководящих личностей был в то время епископ Gore (+ 1932). Хотя Вторая мировая война несколько ослабила или направила в другое русло этот подъем богословской мысли, в лице, напр., Alain Richardson'а или архиепископа М. Ramsay мы имеем продолжителей этого значительного богословского течения.
Целый ряд англиканских богословов продолжает патриотическую традицию: старается все снова созерцать с молитвенным благоговением - оставаясь верными богатству апостольского и древне-отеческого предания, но вместе с тем стараясь изложить его на языке современной мысли - тайну взаимоотношения Бога и твари, тайну вочеловечения и искупления. Вочеловечение уясняется в общем контексте отношения Бога к миру.
Уже творение мира есть самоограничение Божие, есть акт смирения Божия - ибо Бог творит рядом с Собой некую иную, относительную реальность, допускает существование рядом с Собой созданной Им — свободно самоопределяющейся твари. Вочеловечение поэтому тесно связано с творением: оно есть новый, еще больший, еще более разительный акт не только снисхождения, но и смирения, добровольного самоограничения Божия. Тайна воплощения все снова и снова приковывает верующую англиканскую мысль. Что поражает и привлекает нас здесь, это — живость и сила догматического интереса. Это не отказ от догматической мысли, который так часто наблюдаем в протестантизме, потерявшем нередко сознание важности и ценности самых основных христианских истин, а поэтому и интерес к ним; вместе с тем это не школьная каталогизация наследия отцов, без собственного религиозного осмысления, без веяния духа жизни, довольно типичная для некоторых современных богословов. Нет, это — живое, самостоятельное движение богословской мысли, питаемое традицией, движение по линии религиозного мышления отцов — особенно Иринея, Афанасия и Кирилла Александрийского — и верное вселенской православной традиции, но старающееся подойти к предмету богословского познания из жизни, из потребностей жизни, из духовных запросов, исканий, предпосылок живого, чувствующего человека, из его молитвенного христианского опыта, из живого и поныне живого, нестареющего опыта Церкви, стоящей в мире и связанной с миром, но не растворяющейся в мире. Это сближает положительно религиозную англиканскую мысль с живым процессом религиозного мышленая у древних Отцов, у которых мысль вытекла из живого религиозного опыта, и у лучших русских богословов — Митрополита Филарета, И. Киреевского, А. С. Хомякова, Светлова, Несмелова, митрополита Антония, а не с сухими каталогизаторами полученного наследия. Это дает представителями этого течения в англиканской богословской мысли печать свежести и религиозной подлинности — соединения 'современности' (в том смысле, что религиозный опыт Церкви переживается и сегодня, и современными людьми, как и древле) и живости с неизменностью самого религиозного содержания, превосходящего всякую человеческую субъективность.
Зато представители другого — эволюционистически-модернистического течения англиканского богословия легко подпадают искушению сделать свою модернистическую психологию, переживания 'современного человека' и быстро увядающие 'достижения современной мысли' с ее поверхностно- туманным эволюционизмом, масштабом и критерием для Вечной Истины Бога. Насколько православной мысли дорого и интересно первое учение — именно также в его честных борениях с проблемами современности и современного познания, настолько неприемлем для нея субъективистический дух последнего, где из христианского благовестия выкинуто его ядро, т. е. все его содержание — парадокс о добровольном самоуничижении Бога, соблазн проповеди воплощения и победы над смертью. Но религиозно решающий голос в Англиканской Церкви принадлежит, как я указывал, не этому крайнему модернизму, а положительно-церковному течению, выростающему из традиции Апостолов и Отцов.
Показательным явлением (одним из центральных явлений) в области этой положительно- христианской мысли англиканства первой половины 20 века следует, несомненно, считать два весьма замечательных и серьезных по тону (не в пример многим другим, иногда слишком популяризирующим и поверхностно скользящим проявлениям англиканской богословской мысли) сборника богословских статей, религиозно-исторического и религиозно-философского содержания: Essays Catholic and Critical, вышедший в 1926 г. (edited by E. A. Selwyn; последнее издание 1931 г.) и сборник Essays on the Trinity and on the Incarnation (ed. by A. E. I. Rawlipson, Longmans 1928). В этих сборниках приняли участие самые видные представители богословской науки Англиканской Церкви. Содержание их затрагивает все основные вопросы религиозной жизни и христианского миросозерцания, а также ряд важнейших тем истории христианства. Поражает в целом ряде очерков глубина и многосторонняя трактовка предмета.[136] Но мы остановимся специально на тех, что касаются самых основ христианского религиозного миросозерцания. В сборнике Essays on ihe Trinity and on the Incarnation особенно привлекают проникновенностью и силой религиозные мысли два очерка: God and Time (by Rev. F. H. Brabant) и The Incarnation (by Rev. L. Hodgson). Оба касаются той же основной темы: отношения Бога к творению Своему.
'Человечество каждого из нас обладает только ущербленной реальностью, полнота истинного человечества принадлежит лишь воскресшему и вознесшемуся Господу, чрез соединение с Которым мы приходим в полноту нашего совершенства, в меру полную истинного человечества... Ибо каждый из нас является в лучшем случае лишь несовершенным приближением к тому, чем является Совершенный Человек.'
Мы по нашему несовершенному человечеству не можем судить о том, чем было совершенное человечество воплощенного Слова; 'наоборот, мы должны измерять наше приближение к идеалу совершенного Человечества через сравнение с Ним' (т. е. с Христом). [137] Более того, воплощение Слова не только есть центр в истории человеческой расы, но в истории мира. Есть основной ключ к уразумению смысла творения; оно имеет поэтому космическое значение.
'Если мы действительно пытаемся понять мир, в котором мы живем, то мы не можем не считаться с проблемой единения двух элементов — Вечного с Временным, в самом общем смысле слова. Мы указывали далее, что Христологическая проблема является заострением проблемы творения: ибо ставится вопрос, возможно ли, чтобы это единение совершалось в одной человеческой жизни в истории. Христианская вера утверждает, что это действительно произошло - в воплощении Христовом., и что 'космическое значение' этого исключительного события, как центра всего историческою развития, является неотъемлемой частью этой веры' (400).
Сила и подъем религиозного созерцания в этом очерке достигают силы и подъема чисто патристического характера. Смысл и призвание человека — врастать все больше в это обоженое человечество Слова, чтобы стать членом прославленного Тела Его и, как член 'Тела Славы Его, стать причастником Вечной Жизни'.
Our hope is that the individual self-consciousness of each of us shall come to perfection by finding itself in Christ, by becoming the self-consciousness not of a perishable physical bоdy, but of a member of the risen spiritual
