Я сделал глубокий вдох и затаил дыхание.
— Только кофе, — сказала она.
— Вам тоже, сэр?
— Нет, нет, мне не надо.
Официант удалился. Придумать причину, по которой я не пил кофе, мне было уже не под силу.
Тут она достала из своей большой сумки от Гуччи мою книжку, и я подписал ее, постаравшись проделать это как можно эффектнее, в расчете, что метрдотель заинтересуется происходящим и решит, что я из тех людей, которые могут подписывать с тем же успехом и ресторанные счета, но он упорно пребывал в другом конце зала все то время, как я писал «На память о незабываемой встрече» и красиво выводил автограф.
Пока мадам пила кофе, я отщипнул кусочек от последней булочки и попросил счет — не потому, что я так уж торопился; просто, подобно подсудимому в Олд-Бейли, не сомневающемуся в своей виновности, я хотел поскорее узнать приговор. Человек в элегантной форменной одежде зеленого цвета, которого я до сих пор не видел, приблизился, неся на серебряном подносе сложенный вдвое листок бумаги, с виду вполне похожий на мою банковскую распечатку. Я осторожно отогнул краешек листка и увидел цифру: 36 фунтов и 40 пенсов. Тогда я небрежно сунул руку во внутренний карман пиджака, достал весь свой наличный капитал и положил хрустящие новенькие бумажки на серебряный поднос. Они исчезли в мгновение ока. Затем человек в зеленой форменной одежде принес мне 60 пенсов сдачи, которые я положил в карман, поскольку денег на автобус у меня не было. Официант скорчил такую рожу, которая, вне сомнения, обеспечила бы ему возможность получить характерную роль в любом из фильмов, снимаемых мужем мадам, выдающимся кинорежиссером.
Моя гостья встала и направилась к выходу, приветствуя то взмахом руки, а то и поцелуем людей, которых мне раньше доводилось видеть только на страницах глянцевых журналов. Она забрала свою норку из гардероба; я помог ей надеть шубу, а гардеробщику, как и официанту, не дал ничего. Мы подошли к обочине Керзон-стрит, и тут же подкатил темно-голубой «роллс-ройс»; водитель в ливрее выскочил на тротуар и открыл заднюю дверь. Она села в машину.
Стекло медленно поползло вниз, и она сказала:
— До свиданья, милый. Спасибо за чудесный завтрак.
— До свиданья, — ответил я. И, собрав все свое мужество, добавил: — Надеюсь, когда вы в следующий раз будете в Лондоне, мне представится возможность познакомиться с вашим замечательным мужем.
— Как, милый, а разве вы не знаете?
— Не знаю чего?
— Да ведь мы развелись сто лет тому назад.
— Развелись? — переспросил я.
— Ну да, — подтвердила она со смехом. — Я и не видела его уже столько времени…
Я застыл, остолбенелый, не зная, что и сказать.
— А, не велика потеря, — усмехнулась она, — так что за меня не беспокойтесь. Да у меня уже и новый муж…
«И тоже режиссер», — с тайной надеждой взмолился я.
— Вообще-то странно, что мы с ним здесь не столкнулись, — продолжила она. — Дело в том, что ему принадлежит этот ресторан.
После этих слов замурлыкал моторчик стеклоподъемника, и «роллс-ройс» величественно отъехал от тротуара, а я — я побрел к ближайшей автобусной остановке.
И вот я стою здесь, в окружении участников приема Литературной гильдии, пристально глядя на эту шахматную фигуру, на белого ферзя с прической, похожей на каравай деревенской выпечки, и вижу ее в тот лондонский день, неспешно удаляющуюся в темно-голубом «роллс-ройсе». Я сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться на том, что она говорит.
— Я не сомневалась, что вы меня не забудете, — говорила она. — Мы ведь с вами тогда так чудно посидели, правда, мой дорогой?
Переворот
Сине-серебряный «Боинг-707» с огромной буквой «П» на хвосте вырулил на стоянку международного аэропорта Лагоса. Кавалькада из шести черных «мерседесов» подкатила к самолету и, выстроившись в ломаную линию, остановилась в ожидании, похожая на огромного сухопутного крокодила. Шесть вспотевших водителей в форме вышли из машин и встали по стойке смирно. Водитель первой машины открыл дверь, полковник федеральной гвардии Усман вышел наружу и быстро подошел к первой ступеньке пассажирского трапа, который моментально был доставлен к борту четырьмя рабочими аэропорта.
Дверь переднего салона распахнулась, полковник стал всматриваться в темноту и увидел стройную симпатичную стюардессу, одетую в синий костюм с серебряной оторочкой. На лацкане ее кителя была крупная литера «П». Она обернулась и кивнула кому-то в салоне. Через несколько секунд в проеме двери ее заменил безупречно одетый высокий мужчина с густыми темными волосами и глубоко посаженными глазами. Мужчина держал себя совершенно непринужденно и свободно — именно за обладание такими манерами многие миллионеры первого поколения отдали бы значительную часть своего состояния. Полковник козырнул, а сеньор Эдуардо Франциско де Сильвейра, глава империи «Прентино», коротко кивнул.
Де Сильвейра вышел из прохлады салона на обжигающее нигерийское солнце, не выказывая ни малейшего неудовольствия. Полковник провел высокого стройного бразильца, которого сопровождал только его личный секретарь, к первому «мерседесу», а сотрудники «Прентино» спустились по трапу из хвостового выхода и расселись по остальным пяти машинам. Водитель, капрал, которого отрядили на круглосуточное дежурство при знатном госте, открыл заднюю дверь и отдал честь. Эдуардо де Сильвейра никак не отреагировал. Капрал нервно улыбнулся, открыв ряд огромных белых зубов.
— Добро пожаловать в Лагос, — осмелился сказать он. — Надеюсь, вы заключите в Нигерии удачные сделки.
Эдуардо ничего не сказал, а просто откинулся на сиденье и сквозь затемненные стекла стал смотреть на пассажиров «Боинга-707» «Британских авиалиний»: люди стояли в длинной очереди на раскаленном бетоне, ожидая таможенного досмотра. Водитель включил первую передачу, и черный крокодил отправился в путешествие. Полковник Усман, сидевший впереди рядом с водителем, скоро обнаружил, что бразильский гость не склонен к светским беседам, а его секретарь, сидевший рядом с боссом, вообще ни разу не раскрыл рта. Полковник, привыкший перенимать манеры других, хранил молчание, предоставив де Сильвейре размышлять над своими планами.
Эдуардо Франциско де Сильвейра, родившийся в небольшой деревушке Ребети в полутораста километрах от Рио-де-Жанейро, был наследником одного из самых больших состояний Бразилии. Перед тем как поступить в Калифорнийский университет, он учился в частной школе в Швейцарии. А обучение свое закончил в Гарвардской школе бизнеса. После Гарварда он вернулся в Бразилию, где начал работу в средней руки фирме, не забывая блюсти интересы семьи в шахтах Минас-Жерайс. Он быстро поднялся в топ-менеджеры; быстрее даже, чем планировал его отец, но мальчик оказался похожим на него гораздо больше, чем тому казалось. В двадцать девять он взял в жены Марию, старшую дочь близкого друга отца, а когда тот спустя двенадцать лет скончался, Эдуардо унаследовал трон «Прентино». Всего в семье было семь сыновей: второй сын, Альфредо, занимался банковским бизнесом, Жоао руководил судоходными компаниями, Карлос работал по строительной части, Мануэль занимался поставками продуктов питания, Жаим вел семейную газету, а малыш Антонио — самый последний — управлял семейными фермами. Все братья советовались с Эдуардо перед принятием ответственных решений, поскольку он оставался председателем самой крупной частной компании в Бразилии, что бы там ни говорил старый враг семьи Мануэль Родригес.
Когда в 1964 году военный режим генерала Кастелло Бранко сверг гражданское правительство,
