— его дело. Но не во дворце и только после того, как мы окончательно разберемся во всем этом деле. И надо сделать все, чтобы Моника, она же Императрица Александра — вернулась в Россию, и вернула России ее Наследника. Совершенно не дело, что он уже сколько месяцев проводит на чужой земле, в чужой стране. Это, в конце концов, Наследник Престола. Николай, похоже, забыл, что он ответственен за свои поступки перед совестью и перед Богом, в этом следует ему освежить память. То, что он в открытую творит — не свидетельствует о совести.
Анахита…
Господи, что же делать с Анахитой. А что если она… Что если предложить.
Нет, даже думать не стоит. Позор на весь род. Только этого не хватало. Пусть живет где-нибудь на правах… скажем Великой Княгини и при полном довольстве, воспитывает сына. Или дочь. Николай рано или поздно образумится, вернется в семью, прекратит все эти походы. Была же княжна Долгорукая[10], в конце концов — ничего, пережили. И это переживем.
А об остальном — не стоит даже думать. Честь — она одна.
Все, спать. Голова лопнет…
Я лег поверх кровати, даже не разбирая ее — жарко, душно — как у изголовья на тумбочке затрезвонил телефон.
Телефон зазвонил, когда я уже ложился спать, но не успел еще погасить свет. Никто не знал, что я нахожусь в Риме, никто не знал, что я нахожусь именно здесь — черт, даже я не знал номер этого телефона. Но он звонил.
Я поднял трубку.
— Два человека только что вошли в здание — голос был смутно знакомым, неизвестный говорил по- русски, совершенно без акцента — у них оружие, они пришли, чтобы вас убить, князь. Еще один — в машине, на стоянке. Черная Ланчия.
Шутка? Навряд ли…
— Я понял.
Несколько секунд на то, чтобы обуться, еще несколько — чтобы одеться… черт флотская форма намного удобнее гражданской одежды, если речь идет о быстром одевании. Свет — включить? Нет, оставить, там может быть наблюдатель, на улице, он сразу поймет, что что-то неладно, сообщит. Оружия — никакого. Скверное дело, остается только бежать.
Балкон…
Черт… внизу… эта… Джованна. Если эти ублюдки не найдут меня — они скорее всего избавятся от свидетеля… да и просто сорвут злобу на первом попавшемся. Что же делать?!
Балкон… дверь, осторожнее…
На улице — темно как в торпедном отсеке подлодки, над Римом в небесной выси, в ножевой ране в облачном покрове, горит какая-то звезда улица — как темный провал преисподней под ногами. В воздухе — разлит озон, но грозы нет, только громыхает изредка. Осторожнее… соседний балкон совсем рядом. Дверь не забыть закрыть… нельзя, чтобы они поняли, куда я ушел — сразу, мне надо минуту, не больше. Только бы шум не подняли, только бы…
Дверь на соседний балкон была закрыта, я ударил по стеклу форточки, умудрился не порезаться, стекло тренькнуло. Сунул руку в щерящуюся острыми осколками дыру, повернул старинную защелку…
Стекло. Осколок стекла можно использовать как нож, можно — как метательное оружие. Те, кто пришел за мной — вероятно даже не представляют, с кем они связались. Нас учили выживать в глубоком тылу, подрывать, убивать, используя то, что есть на каждой улице, в каждом хозяйственном магазине. И хоть с тех пор, когда я проходил эти курсы минуло два десятка лет — я ничего не забыл.
В номере никого не было.
Достал осколок, который показался мне подходящим, им же отрезал кусок от простыни, обернул — рукоятка. На один раз хватит, а больше мне и не надо. Так, еще что, еще…
Телефон… подсвечник! Отличный подсвечник, которые здесь в каждом номере — видимо на случай того, если выйдет из строя старая электропроводка. Бронзовый, старинный, тяжелый и с отличной развесовкой.
И отлично…
Замок был таким же, как и в моем номере. Снаружи — ключ, изнутри — открывается защелкой, замок английского типа, на пружине, очень ненадежный — но мне сейчас он как нельзя кстати. Только щелчок при открывании двери… он лишний, он сразу привлечет внимание — но я знаю, что делать.
Прильнул к двери, к замочной скважине — так лучше слышно. Так и есть — шаги по коридору. Два человека… нет три, одна — женщина, туфли на каблуке. Двое пытаются идти бесшумно — но они не знают, что это такое идти бесшумно.
— Dove?[11]
Одна рука на собачке замка… ребром, в руке зажат импровизированный нож… только бы не сломать и не порезать. Вторая — сжимает подсвечник.
— Qui il signor polizia, questa stanza… Che cosa Х? [12]
— Zitto![13]
Едва слышный звук — ключ вставлен в замок. Мой выход!
Обычно в Италии sicarios, убийцы, отправляясь на очередное кровавое дело, не знали, кого они должны убить и за что. Даже не так, не за что — почему. В Италии уже давно убивали не «за что» — а «почему». Убили уже многих — и еще большему числу людей предстояло умереть.
Эти — знали.
Одного из тех, кто получил приказ убить русского, вице-адмирала князя Александра Воронцова, осмелившегося прибыть в Рим и начать копать там, где копать явно не следовало — звали Томазино, второго — Винченцо. Был и третий — Онофрио, он был малость глуповат, и его можно было использовать только в качестве водителя, ему не говорили что предстоит сделать — просто привези ас сюда, стой и жди, пока мы не придем. Родом они были — как и многие известные в Италии sicarios — из сицилийской глуши, из небольшой деревеньки под названием Монтемаджоре Белсито, это надо ехать либо через Алиминоса, либо через Понте Агостинелло. Обычная деревенька: сложенные из грубого камня дома, деревенская площадь, вымершая от жары, лениво копошащиеся в пыли куры. И церковь — небольшой сельский приход, parrocchia di rurale. Вот только падре, несколько лет служивший в этом приходе — был очень необычным человеком.
Человеком издалека.
После исчезновения падре — многие жители деревни с добром вспоминали его, когда же в деревню приехали двое в монашеских сутанах и сообщили, что падре погиб — их едва не избили, несмотря на традиционное почтение сицилийцев к религии. Но эти люди в монашеских сутанах — не уехали просто так. Им было поручено собрать урожай душ человеческих — и они его собрали…
Трое новых послушников жили в монастыре Сан-Нило в Гротаферрате, это совсем недалеко от Рима. Это было старинное, намоленное, тихое место, известный монастырь, куда бывает, что забредают туристы. Трое послушников пришлись ко двору — они были смирными, молчаливыми, потому что скрывали сицилийский диалект, не очень то популярный в других частях Италии, а их бычья сила, особенно сила Томаззино приходилась как нельзя кстати в деле ремонта ветшающего монастыря. Брат Томаззино в миру был плотником, восстанавливал дома — поэтому сейчас он не только поддерживал в порядке монастырь Сан-Нило, но и ездил вместе с двумя другими братьями помогать восстанавливать другие монастыри по всей Италии, там, где нужна была сильная рука и божья почтительность. По крайней мере — именно так сказал в личной беседе с настоятелем монастыря сам Его Преосвященство Пьетро Антонио Салези, барон Салези, граф ди Марентини, викарный кардинал Римской католической епархии. И сомневаться в словах брата, занимающего столь высокое положение — у аббата Грегорио, настоятеля монастыря Сан-Нило — не было никакого повода.
Раз так надо — значит, так и должно быть. К вящей славе Господней на земле и на небесах!
Сегодня — звонок раздался уже после полудня, когда братия оттрапезовала и разошлась по своим послушаниям[14]. Троица — Томаззино, Винченцо и Онофрио — ладили