колодец. Дело было сложное и опасное — но нужное, потому что без воды не может жить никто…
Трубку взял сам аббат, потому что единственный телефон в монастыре был у него, оставлен у него в кабинете. Братия не нуждалась в телефонах.
— Да хранит Господь нашу святую веру, брат Грегорио.
Аббат Грегорио узнал хрипловатый голос брата Карти, секретаря Его Преосвященства, Кардинала Рима.
— Да хранит Господь нашу святую веру, брат Карти — ответил аббат Грегорио — что за дело заставило вас звонить нам, грешным перед Богом?
— Нужда, брат, нужда. В одном из римских палаццо проседает пол. Его нужно срочно починить. Иисус свидетель, только ваша братия сможет справиться с такой тонкой работой.
— Я сейчас позову их, брат Карти. Да благословит вас Господь.
— Да благословит Господь и вас брат…
В этот момент — брат Томаззино, страдая от холода, от могильного холода колодца — сидел в простой веревочной обвязке без страховки, которую держали братья Онофрио и Винченцо и осторожно, камень за камнем выправлял древнюю кладку колодца. В грубом мешке, одетом на шею и в руках — у него было все, что было нужно для такой работы, он сильно промерз — но не собирался сдаваться. Дела тут было еще на два дня, нужно быть особенно осторожным. Не дай Господь — старая кладка обвалится на него…
Один из камней — совсем растрескался от воды, он рассыпался и полетел вниз, как только брат тронул его молотком. Это было плохо — брат Томаззино обладал своеобразным чувством прекрасного, он никогда не менял то, что можно было отреставрировать и очень уважал старую работу. Но делать было нечего. Аккуратно, как подлинный реставратор, он удалил зубилом и молотком остатки раскрошившегося камня и дернул за веревку дважды, чтобы ему спустили камень и немного раствора в ведре. Вместо этого — веревка натянулась — и он поехал вверх…
— Винченцо! Что ты делаешь, Винченцо!? — закричал он
Но ответа не было.
Когда веревка вытащила его на свет Божий — он увидел, что рядом с Винченцо и Онофрио стоит брат Бернарди. Брат Бернарди провинился недавно — в его келье нашли вино — и теперь аббат в наказание использовал его как мальчика на побегушках.
Брат Томаззино нахмурился. Он уже все понял.
— Надо ехать?
— Аббат сказал, вам нужно срочно ехать в Рим.
Мирская одежда лежала у них в кельях, они переоделись. Рядом с монастырем, просто в кустах стоял небольшой Фиат — универсал, столь старый и непритязательный, что его можно было оставлять на улице без присмотра, совершенно не беспокоясь за его судьбу. Сев в него, они направились в сторону Рима, стараясь ехать так, чтобы никому не мешать по дороге. Учитывая, какую скорость мог развивать этот рыдван — никому не мешать было затруднительно — но брань и характерные жесты с вытянутым средним пальцем братья воспринимали с христианским смирением. Над Римом собиралась гроза, ходили черные тучи — и они ехали навстречу грозе.
Брат Карти приехал как обычно на двух машинах, за рулем одной из них был человек, которого братья видели, но никогда с ним не разговаривали и не знали, кто он. Он вел большой фургон Фиат для развозки продуктов — а брат Карти был за рулем черной Ланчии Темы.
Как только старенький ФИАТ затормозил около фургона — в нем приглашающе распахнулась дверца.
— Да благословит тебя господь, брат Карти — сказал брат Томаззино, залезая в кузов. Здесь было вполне комфортно, уютно, можно было сидеть, было три телевизора и какие-то шкафы с кнопками и лампами. Брат Томаззино вырос в глуши и не знал, что это такое — но телевизор он знал, по нему показывают синематограф.
— Да благословит вас Господь, братья. В трудный час собрались мы, наша вера под угрозой и наш враг у ворот. Злейший из наших врагов.
На небольшой, покрытый дешевым пластиком столик легли две фотографии, на них был изображен один и тот же человек. В одном случае — в черной, шитой золотом форме с черными орлами на погонах — форма Его Величества Русского Императорского Флота. В другом — более поздний снимок, человек, уже в гражданском, на тротуаре. За человеком угадывалось знакомое здание — Палаццо ди Мадамо, Рим.
— Кто этот человек? — спросил брат Томаззино
— Этот человек — враг Святой Веры и это все, что тебе нужно знать. Он очень опасен, опасен так, как опасен Дьявол. И более того. Ты помнишь Отца[15], воцерковившего тебя?
— Да — кивнул Томаззино. Он и в самом деле — помнил, до сих пор помнил.
— Мы не говорили тебе, брат. Потому что и сами не знали. Но сейчас знаем. Нет сомнений в том, что именно этот человек — убил Отца в Североамериканских соединенных штатах. Вот почему — он не должен уйти из Рима живым.
Брат Томаззино накрыл своей большой, корявой, мозолистой ладонью фотографии, лежащие на столике. И медленно сжимал пальцы — пока фотографии не превратились в смятый комок, а брат Карти не положил поверх побелевшей руки брата Томаззино свою руку.
— Не стоит, брат. Мы все помним Отца и то, что сделал для нас. Немало заблудших душ он вернул в лоно Святой Церкви, немало отбившихся от стада овец он вернул в стадо. Одна из Заповедей гласит — не убий, но это не значит — «не защити». Мы не говорили тебе об убийце Отца еще и потому, что ты бы ринулся мстить, навеки погубив свою душу. Но сейчас — убийца в Риме, он приехал для того, чтобы не убивать — и значит, мы должны исполнить Божью Волю.
Где-то вверху глухо громыхнуло — над Римом сбирались темные тучи, кое-где даже сверкала молния — но живительный дождь все никак не мог оросить эту землю. Сухая гроза — предвестие большой беды.
— Клянусь тебе, брат, я убью его. Я вырву его черное сердце!
Брат Карти похлопал по сжатому кулаку Томаззино — так сжатому, что побелели костяшки пальцев.
— Так нельзя. Уже за эти слова — я бы наложил на тебя ептимью [16], но я не имею права этого делать. Поэтому — по возращении — покайся и прими ептимью сам, и пусть Господь будет тебе в том свидетелем. Когда ты вернешься — покайся и помолись за душу убитого тобой, ибо Господь велел возлюбить врагов своих.
И с этими страшными и богохульными словами — над крышей фургона снова глухо громыхнуло.
В фургоне, который благодаря ватиканским номерам пользовался правом экстерриториальности и не мог быть досмотрен — имелось все необходимое. Для слежки, для прослушивания и, наконец — для убийства.
Винченцо и Онофрио вооружились старыми британскими пистолетами — пулеметами СТЭН с интегрированными глушителями. Кошмар водопроводчика, ни были разработаны более шестидесяти лет назад — но до сих пор оставались одним из лучших видов оружия для городской герильи, городских партизан благодаря своей простоте и возможности очень удобно прятать их под деловой костюм с пиджаком или церковную сутану. Магазин у этих автоматов присоединялся не снизу, как у нормального оружия а сбоку — впрочем, англичане всегда имели тягу к своеобразному, не такому как у всех оружию. Вместо ствола — была толстая черная труба глушителя, глушитель был интегрированным и очень эффективным. В костюмах, которые одели братья — имелись вшитые крючки, на которые можно было подвесить оружие. Со сложенным прикладом оно отлично маскировалось пиджаком, выхватить, разложить приклад и примкнуть магазин — у опытного человека это занимало несколько секунд, а братья с этим оружием имели дело не раз и не два. Не счесть людей, которых они расстреляли с именем Христовым на устах.
