насмотрелся на Иссык-Куле потому что у любого «продвинутого» морпеха есть свидетельство об окончании курсов боевых пловцов. Бес морпехов не любил — вечная привычка прошибать головой стены, в то время как спецназ постучит в дверь и войдет. Хотя пару раз они их из серьезного дерьма вытащили…
— Времени нет. Духи активизировались. Продвигаемся пешком, надо выполнить задание. Гром нас прикроет до поры. Если нет вопросов — вперед.
— Они нас ждали… — мрачно сказал Лис — это не просто так.
— С этим потом. За мной. Бес — держи связь с Громовержцем. Идешь первым.
— Гром — один, я Мосин один, два, прием…
— Мосин — один-два, наблюдаю четыре повторяю — четыре маяка, это ты, прием?
— Гром один, подтверждаю, это я. Транспорт выведен из строя, выводи нас на цель, прием.
— Мосин один два, минуточку… так. Продвинуться вперед, десять метров, потом влево на девяносто градусов. Выполнять.
— Принято.
Араб посмотрел на Лиса и Зверя, нахмурился
— Молодой, где рация?
Лис и Зверь переглянулись, Лис метнулся к машине. Все-таки свой марш-бросок по холмам он заработал: рации были в каждой машине, чтобы в случае гибели одной из них группа не осталась без связи. Следить за рацией — в таких малых группах это обязанность командира, а за утрату рации с приставкой засекречивающей связи… абзац за это будет, ни больше, ни меньше…
Здесь уже не было так пыльно — но все равно хреново. Узкий проулок — а широких здесь никогда не было, город строился так, чтобы при необходимости здесь можно было вести уличные бои, держать оборону. Если кто-то саданет веером по улице или бросит из окна гранату — а все окна закрыты ставнями, не поймешь, есть там кто или нет — кранты придут…
— Мосин один — два, впереди поворот влево на сорок градусов, потом еще один, вправо, градусов на девяносто. За вторым поворотом наблюдаю вооруженных людей, прием.
Данные с тяжелого штурмовика, который сейчас исполнял функции самолета — разведчика передавались не конкретно тому, кто вел группу — а в тактическую радиосеть, поэтому каждый из продвигающихся по улице бойцов мог получать данные о том, что происходит вокруг в реальном режиме времени.
— Гром — один, прошу точно по агрессорам — прием.
— Мосин один два, впереди что-то типа баррикады, слева по ходу движения, за ней вооруженный пулеметом агрессор. Примерно пятнадцать метров от поворота. Еще два — справа, за дувалом, тоже примерно пятнадцать метров. Далее, метров пять — и улица, на крыше заняли позиции четверо боевиков, у одного из них гранатомет. Еще двое — за машиной, стоит примерно в десяти метрах от поворота по правую руку на правой стороне дороги. Машина типа пикап, прием.
— Гром — один, спасибо, вопрос — можете их отвлечь, с обратным отсчетом, прием?
— Мосин один два, я могу задействовать тридцать миллиметров и как следует обоссать эти места. Например, я могу сбить этих ублюдков с крыши и врезать по пикапу, прием.
— Гром — один, благодарю, по пикапу не стоит, разберемся сами. А вот за крышу были бы благодарны, прием.
— Мосин один два принято, работаю по крыше, с обратным отсчетом. Имейте в виду — там может быть больше агрессоров, если кто-то скрывается в здании, прием.
— Гром — один мы это понимаем, работайте…
— Мосин один два, огонь по наземным целям, огонь в опасной близости от дружественных войск, обратный отсчет от десяти, десять — девять — восемь — семь…
Что делать было дальше — понятно было и ежу, на тренировках все было отработано. Бес приготовил свой пулемет, Араб достал две осколочные гранаты и из каждой выдернул чеку — это на случай, если одной маловато будет. Идущий третьим Лис тоже достал гранату, но выдергивать чеку не стал, это запасная, на случай, если Араб не сможет подавить боевиков за дувалом и сам будет ранен или убит…
— … Четыре — три — два — один — огонь!
Боевики, которые занимали позицию на одной из улиц Гардеза, готовые встретить огнем неверных, принадлежали к боевой организации Хизб ут Тахрир, созданной британской разведкой боевой организации, объединяющей в своих рядах уроженцев принадлежащих русским земель Туркестана и бежавших с русской земли по причине совершения каких-либо преступлений — а то и вовсе объявленных вне закона за террористическую деятельность. В Хизб ут Тахрир было и немало тех, кто родился в северном Афганистане — здесь жили в основном не пуштуны, а представители мелких народностей, населяющих Афганистан, которые говорят не на пушту, а на фарси (дари), точики-фарси[83] или на других языках, и подвергающихся постоянным нападкам и унижениям со стороны господствующих в Афганистане пуштунов. Британцы поддерживали королевскую династию до того, как она пала, а монарх был убит собственным охранником — фанатиком и тайным сторонником Махди, и был убит командующий британским контингентом в Афганистане, после чего в стране началась гражданская война. Но одновременно британцы поддерживали и боевиков из мелких народностей, воюющих не только против России (или Русни, как ее часто тут называли), но и против афганского монарха. В этом была самая суть британской колониальной политики, подлой, циничной, кровавой и безмерно жестокой. Постоянно нужно иметь повод для войны: везде, где работали британцы они работали не только с законными властями, как это делала Россия, они работали и с оппозицией, в том числе террористической. Смысл этой политики был прост: британцы поддерживали неустойчивое равновесие для того, чтобы быть той самой гирей, не самой тяжелой, которая, будучи положенной на ту или иную чашу выводит весы из неустойчивого равновесия и полностью меняет расклад на геополитическом карточном столе. О том, какой кровью и каким ужасом оборачивается такая двуличная политика — британцы никогда не задумывались, тех, кем они правили они не считали за людей.
Одного из тех, кто сейчас занимал позицию в здании с автоматом, готовясь градом пуль встретить кяффиров, звали Абдуллох, что в переводе с точики-фарси значило «раб Аллаха». Абдуллоху было всего пятнадцать лет, и по меркам цивилизованных стран, он не мог считаться «комбатантом», то есть участником боевых действий со всеми вытекающими. Но по меркам этой земли, где до тридцати лет доживают те, кому повезло, а до сорока — те, при рождении которых сам Аллах улыбнулся — Абдуллох уже был мужчиной, бойцом и кровником. Более того — Абдуллох был и смертником, о чем свидетельствовала черная повязка на голове с шахадой, которая сейчас не была видна в темноте — он поклялся на Коране в присутствии муллы, что умрет ради приближения того момента, когда поклонение на земле будет принадлежать одному лишь Аллаху, а все люди на земле будут жить в совершенстве таухида. Абдуллох понимал, что он вряд лир увидит своими глазами этот радостный момент, он примет шахаду и вознесется к Аллаху, который введет его в высшее общество. И еще, как и положено шахиду, его там встретят семьдесят две девственницы, и это будет весьма кстати, потому что Абдуллох был беден и мог купить себе жену. Да… семьдесят две девственницы будут весьма кстати.
Абдуллох родился не в Туркестане, а уже здесь, в Афганистане, недалеко от границы, потому что его отец принадлежал к террористической организации и был вынужден уйти в Афганистан, спасаясь от мести русских спецслужб. Мать его по национальности была таджичкой. Жили здесь бедно потому что у Абдуллоха было девять братьев и сестер, а вот плодородной земли было мало, и если какая то и была — то ей владели пуштунские баи. Русисты прорыли каналы с севера, и теперь в Туркестане было вдоволь воды — но эта вода была не от Аллаха[84], и за это — русистов ненавидели еще больше. Если Аллах решил, что в какой-то местности не должно быть воды — значит, ее не должно там быть, и не дело людям идти против воли Аллаха!
Отец Абдуллоха, равно как и его двое старших братьев были бандитами и террористами, потому что иначе здесь было не прожить — одни горбатились на чужой земле за половину урожая, другие грабили. Отца убила охрана контрабандистского каравана, идущего из Персии — здесь проходили караванные тропы, контрабандистов грабили местные жители, но у караванов была серьезная охрана и дело часто заканчивалось большой кровью. Тогда-то старшие братья решили сдать Абдуллоха и четвертого брата
