обоих в два счета — они и пикнуть не успеют…
Ювентина, невольно прижавшись к бывшему гладиатору, почувствовала, как напряглись его мышцы.
Но стражники, судя по всему, уже закончили ночной обход и держали путь к главной улице школы, чтобы вернуться по ней в сторожевой домик у ворот.
Они прошли мимо столовой, негромко переговариваясь между собой.
— Завтра у виктимариев в их кабачках будут подавать дешевые мясные блюда, — говорил один другому. — Еще бы! Стольким-то быкам пустят кровь на алтаре Ромула-Квирина…
— После Квириналий сенат также назначил умилостивительное жертвоприношение, — лениво отвечал второй стражник. — Ведь еще не отвратили дурные знамения прошлого года…
— О, уже и в этом году произошло удивительное чудо! В Пренесте, говорят, у одной женщины на последнем месяце ребенок крикнул из утробы: «Ио! Триумф!»
— Да ну!
— Клянусь Юноной Царицей! Все об этом говорят.
— Действительно, чудо!..
Голоса стражников постепенно удалялись и вскоре совсем смолкли.
Огоньки их факелов некоторое время еще маячили на главной улице, потом исчезли.
Ювентина и Ириней с облегчением вздохнули.
Подождав еще немного, Ювентина осторожно двинулась вперед. Ириней следовал за ней, как пришитый.
У ближайших эргастулов они остановились.
Ювентина напряженно вглядывалась в темноту.
— Нет, так можно перепутать улицы, — как бы самой себе прошептала она. — Подожди меня здесь, — сказала она Иринею, — я должна убедиться наверное…
Девушка не договорила и словно растворилась во мраке.
Довольно скоро она вернулась.
— Я не ошиблась… Идем! — шепнула она Иринею и уверенно повела его между рядами эргастулов.
Это были длинные приземистые строения с черепичными крышами.
Продвигаясь от эргастула к эргастулу, Ювентина на ходу загибала пальцы, считая, чтобы не ошибиться.
Наконец она остановилась.
— Здесь! — шепотом сказала она.
— Ты уверена? — приглушив голос, спросил Ириней.
— Молчи!.. Четвертая улица, седьмой эргастул… Это здесь.
Ириней, прислонившись плечом к двери эргастула, стал возиться с замком, осторожно действуя гвоздодером.
Он старался производить как можно меньше шума, но ему это не удалось.
Внезапный резкий звук болью отозвался в сердцах у обоих. Сломанный замок упал на землю.
Некоторое время они стояли, не шевелясь и прислушиваясь.
В темной вышине гудел ветер.
Ириней медленно отодвинул железный засов и так же медленно открыл дверь эргастула.
Она даже не скрипнула, свидетельствуя о том, что Мемнон и его товарищи, следуя совету Минуция, смазали накануне дверные петли и крючья оливковым маслом.
Ювентина первая стала спускаться в эргастул, ощупывая ногами каждую ступеньку. Ириней двигался следом за ней, придерживая ее за руку. Вскоре они оказались в узком проходе, совершенно ослепленные кромешной темнотой.
Ювентина осторожно ступала по проходу и на ощупь определяла дверь каждой камеры. Когда рука ее коснулась пятой двери, девушка остановилась и дала знать Иринею, пожав его ладонь, что они у цели. Но прежде чем освободить ему место перед дверью, она тихо постучала в нее условным четырехкратным стуком.
За дверью послышался шорох и вскоре раздался легкий ответный стук.
Ириней и Ювентина испустили радостный вздох.
Ириней тут же приступил к делу.
Взлом замка сопровождался таким скрежетом, что разбудил обитателей соседней камеры — оттуда вскоре стали доноситься удивленные сонные голоса.
Ириней и Ювентина довольно долго стояли, замерев на месте, пока в камере не успокоились.
Наконец Ириней стал потихоньку отодвигать засов. Смазанный маслом, он ничем не нарушил царящей вокруг тишины.
Дверь камеры, за которой в молчаливом ожидании стояли Мемнон и пятеро его товарищей, открылась без малейшего шума.
Ириней и Ювентина, взявшись за руки, повернули обратно к выходу из эргастула.
Как только оба они оказались снаружи, Ириней отбросил в сторону ставший ненужным гвоздодер.
Поначалу они не заметили, что снег совсем перестал идти.
Первым гладиатором, выбравшимся из эргастула, был Сатир.
Глазами, привыкшими к темноте, он разглядел и узнал Ювентину.
— Это ты, девочка? Возможно ли? — не удержался он от тихого восклицания.
Сатир и представить себе не мог, что в столь серьезном деле будет участвовать женщина, тем более Ювентина, эта нежная и кроткая на вид девушка, которую он, с той поры как Береника минувшим летом привела ее с собой на «свободную трапезу», во время случайных встреч с ней шутливо называл «пугливой ланью».
— Молчи, ни слова больше, — сердитым шепотом приказала девушка гладиатору.
Ничего не знал и Мемнон. План побега обсуждал с ним Минуций (Ювентине, по описанной выше причине, нельзя было встречаться с Мемноном). Александриец начертил на клочке пергамента очень подробную схему всей школы и, передав ее Минуцию, почти не сомневался, что его слуги без особого труда найдут помеченный в ней эргастул. Об участии в этом деле Ювентины римлянин ничего не сказал ему по ее просьбе — она не хотела, чтобы Мемнон понапрасну беспокоился и переживал за нее.
Когда Мемнон вышел из эргастула, Ювентина шагнула ему навстречу и, обвив руками его шею, прошептала:
— Это я, мой дорогой! Ни о чем не спрашивай. Я здесь потому, что так надо. Без меня вас никто бы не смог отыскать в этом лабиринте…
Мемнон молча сжал ее в своих объятиях.
Она слышала гулкие удары его сердца. Внезапным теплом разлилось по всему ее телу ощущение радости и гордости за самое себя. Теперь он доподлинно знает, что ради него она готова на все! Пусть никогда не устыдится того, что полюбил презренную рабыню…
— Снег прекратился — вот что плохо, — озабоченно проговорил Ириней.
Ювентина сразу высвободилась из объятий Мемнона.
Надо было спешить. Многое зависело от того, насколько далеко уйдут гладиаторы, прежде чем побег будет обнаружен и начнется преследование.
Конечно, по следам на снегу аврелиевы сыщики быстро определят направление их бегства, но Ювентина надеялась, что до рассвета гладиаторы будут уже вне пределов досягаемости.
В полном молчании все прошли к ограде и один за другим перебрались через нее по приставной лестнице.
Ювентину, не дав ей опомнится, могучие руки Мемнона и его товарищей в буквальном смысле слова перенесли через ограду.
Лестницу Ириней втащил следом за собой (он последним соскочил с ограды), после чего забросил и лестницу, и пустую сумку, предварительно вынув из нее моток веревки, подальше в кусты, росшие за приделом храма Фортуны.
