Но наиболее известным был памятник, на постаменте которого возвышались три статуи.
Считалось, что одна из них изображала Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего, победителя Ганнибала; вторая была поставлена в честь его брата, Луция Корнелия Сципиона Азиатского[355], разбившего сирийского царя Антиоха Великого[356] в битве при Магнезии; третья статуя воспроизводила облик поэта Гнея Невия[357], хотя тот умер в далекой Африке; скульптурное изображение Невия водрузили рядом со статуями знаменитых братьев потому, что он прославил своими стихами весь род Сципионов.
Раньше, когда Сципионы были еще в большой силе и пользовались огромным влиянием, в склепе гробницы специальный служитель поддерживал негаснущий огонь лампады. Но звезда этого могущественного рода закатилась со смертью Сципиона Эмилиана, или Сципиона Африканского Младшего, разрушителя Карфагена.
Теперь гробница с прахом величайших героев Рима стояла всеми забытая среди громоздившихся вокруг роскошных погребальных сооружений в честь разбогатевших ничтожеств. Римляне даже не знали в точности, погребен ли Сципион Старший в этой могиле или где-то в другом месте. В последние годы жизни победитель Ганнибала не пользовался прежним авторитетом и любовью со стороны римских граждан. Ему отравляли существование судебные преследования за какие-то злоупотребления. Глубоко обиженный, он покинул Рим и поселился в своем имении под Литерном. Как рассказывали, он завещал похоронить себя там, а не в Риме, не желая себе похорон в неблагодарном отечестве.
По соседству с могилой Сципионов находилась небольшая гробница, на гранитной крышке которой рельефно был изображен во весь рост бородатый воин в полном вооружении.
Из надписи на усыпальнице явствовало, что Авл Нигидий, оптион [358], погиб в Испании при консуле Фабии Максиме Сервилиане[359] . Упоминание о месте гибели оптиона сразу наводило на мысль о том, что прах воина вряд ли покоится в этой гробнице, и она есть не что иное, как кенотаф, то есть пустая гробница.
Так оно и было на самом деле.
Ириней, Геродор и Эватл, которым Минуций велел найти подходящее место для устройства тайника, решили воспользоваться этим кенотафом. В одну из ночей они перетащили сюда и спрятали в пустой гробнице мешки и сумки с оружием и одеждой. Минуций старался предусмотреть любую мелочь. Он считал, что гладиаторам, как только они благополучно выберутся из города, необходимо будет одеться так, чтобы не вызывать ни у кого подозрений, а также иметь при себе мечи на тот случай, если придется столкнуться с преследователями.
Было примерно около двух часов пополуночи, когда беглецы добрались до этого тайника.
Тяжелую крышку кенотафа Ириней с товарищами сняли и осторожно положили на землю возле памятника Сципионам.
Из вскрытой гробницы они извлекли два мешка и три кожаные сумки.
В мешках были одежда и обувь — шесть зимних плащей, подбитых изнутри бараньим мехом, и столько же пар солдатских башмаков с ременными переплетами. В сумках были уложены семь превосходных иберийских, или испанских, мечей в ножнах с широкими кожаными перевязями. Эти мечи были на вооружении римских легионеров.
Ириней, пошарив рукой по дну кенотафа, нашел там мешочек с деньгами. В нем было пятьдесят денариев, которые Минуций решил оставить гладиаторам на случай, если бы им по какой-то причине не удалось воспользоваться лошадьми и повозкой, поджидавшими их в Трех Тавернах, и пришлось бы добираться до Свессулы пешком.
Беглецы не могли удержаться от бурных изъявлений радости при виде всего этого добра, особенно испанских мечей.
Опытные бойцы, они мгновенно и по достоинству оценили их грозную мощь по сравнению с более легкими и короткими гладиаторскими мечами, пригодными лишь для разбойничьих схваток, а не для серьезного боя.
Пока мужчины переодевались и вооружались, Ювентина отошла в сторонку и, повернувшись лицом к городу, с беспокойством всматривалась в темноту.
Ей вдруг показалось, что там, за невидимыми в темноте холмами между Латинской дорогой и Целимонтанскими воротами, сверкнули и пропали огоньки.
И как раз в это самое время, к великой ее радости, повалил густой снег.
— О, Юпитер! — прошептала она. — О, ты, Аквилон, и все боги, кому подвластны снег и зимняя стужа! Сжальтесь над этими несчастными людьми! Скройте их от глаз врагов!..
К ней подошел Мемнон, поправляя под новым плащом перевязь с висевшим на ней тяжелым мечом в ножнах.
— Теперь ты можешь, ничего не опасаясь, вернуться в город, — ласково сказал он, беря ее руки в свои. — Смотри, какой снег! Не пройдет и четверти часа, как он заметет все следы…
— Ах, Мемнон! Если бы ты знал, как мне не хочется расставаться с тобой, — печально прозвучал в ответ ее голос. — У меня какое-то нехорошее предчувствие.
Александриец привлек ее к себе и поцеловал.
— Мы обязательно встретимся, любовь моя, — взволнованно проговорил он. — Я буду ждать тебя на вилле Минуция и не тронусь оттуда с места, пока не увижу тебя снова. И тогда… тогда мы больше никогда не расстанемся. Только смерть разлучит нас…
В это время гладиаторы побросали в кенотаф пустые мешки, сумки, а заодно с ними и свои старые, сшитые из лоскутьев плащи, после чего возвратили на место крышку гробницы.
— Вперед, ребята! — торопил всех Ириней. — Эватл и Геродор уже заждались нас в Трех Тавернах.
Беглецы двинулись по направлению к Аппиевой дороге, то и дело натыкаясь в темноте на могильные стелы и памятники.
Ювентина намеревалась по Аппиевой дороге вернуться в город через Капенские ворота. Отсюда до них было немногим более одной мили.
— Смотрите! Похоже, нас преследуют! — раздался встревоженный голос одного из гладиаторов.
Оглянувшись, все увидели сквозь снежную завесу падающего снега различимые во мраке огоньки факелов. Они быстро передвигались где-то очень близко за Латинской дорогой.
— Всадники, — определил Сатир. — Скоро же они хватились нас, да будут прокляты все враждебные нам боги!
— Ну, теперь у нас в руках мечи! Изрубим в куски этих римских увальней! — яростно воскликнул один из галлов, Плохо выговаривая латинские слова.
— Подождем их здесь, — предложил Мемнон. — Не будем себя обнаруживать до поры до времени.
Потом он обратился к Ювентине:
— Если начнется свалка, — тихо сказал он, — постарайся уйти отсюда подальше и пробирайся в город…
— Не беспокойся за меня, милый, — ответила Ювентина. — Живой я им не дамся… Я позаботилась об этом заранее, — едва слышно добавила она.
Огни факелов уже маячили на Латинской дороге.
Но, видимо, снег успел уже замести следы, потому что црпочка огней потянулась в сторону развилки.
Вскоре беглецам стало ясно, что всадники, проскакав до развилки, круто повернули на Аппиеву
