избивать скрученной жгутом веревкой. Толпа содрогнулась от ужаса и восхищения. Однако после пятого удара жертва потеряла сознание, и Шамиль остановил руку палачей и бросился к ногам матери. Сцена была столь трогательной, что можно представить себе состояние зрителей. Со слезами и стенаниями они умоляли Шамиля пощадить их благодетельницу, и Шамиль, поднявшись уже без следа от своих прошлых эмоций, еще раз поднял глаза к небесам, торжественным голосом воскликнул: «Нет другого Бога, кроме нашего, а Мухаммед – пророк его! О жители рая, вы услышали мои молитвы и позволили мне принять на себя остальные удары, причитающиеся моей несчастной матери. Я с радостью принимаю эти удары, как бесценное свидетельство вашей доброты!» И с улыбкой на устах он снял свои красные одежды и бешмет, передал двум мюридам толстые нагайки и, заверив, что собственной рукой убьет того, что будет пренебрегать волей пророка, молча, не показывая своих страданий, принял 95 оставшихся ударов. Затем, надев на себя свои одежды и спустившись с крыши мечети, Шамиль пошел в толпу и спросил: «Где те негодяи, ради которых моя мать претерпела столь унизительное наказание?» Дрожащих депутатов немедленно вытолкнули вперед и бросили к его ногам, никто в их судьбе уже не сомневался. Однако, ко всеобщему изумлению, вместо наказания и гнева, которых все ожидали, Шамиль обратился к ним со следующими словами: «Возвращайтесь к своему народу и в ответ на их глупые требования расскажите все, что вы видели и слышали!»
Невозможно сказать, до какой степени все это было подготовлено заранее и до какой степени сам имам верил в «откровения» свыше. Русские считали это хорошо разыгранной комедией. Однако хотя все указывает на то, что все это было заранее спланировано с целью произвести впечатление на толпу, центральный эпизод этой сцены столь характерен для Шамиля, что зритель вполне мог поверить в искренность происходящего. И безусловно, вся сцена должна была внушить этим суеверным людям веру в священную природу их лидера и святость их общего дела. Мы также не должны забывать, что однажды он уже был подвергнут публичному наказанию после того, как подверг ему же Казн-Муллу, что его предшественник Хамзад также приговорил себя к заточению и порке.
Когда читаешь приказы императора Николая своему главнокомандующему войсками на Кавказе генералу Нейдгардту в свете последующих событий, в них видишь некоторый пафос. Его гордость была глубоко уязвлена событиями прошедших месяцев, и в своем дворце в Санкт-Петербурге он, казалось, был не способен в полной степени оценить трудности, с которыми пришлось столкнуться его генералам. Для него Шамиль был всего лишь атаманом шайки разбойников, и тем более раздражающими были его успехи. В письме к Нейдгардту он приказал генералу отправиться в горы и «разбить банды Шамиля, уничтожить его военные институты, завладеть самыми важными опорными пунктами в горах и укрепить их и уже имеющиеся форты». Для этой цели он приказал немедленно укрепить армию на Кавказе 25 батальонами, 4 казачьими полками и 40 орудиями – из России. Помимо этого, он повелел укрепить армию 22 000 уже выслуживших свой срок солдат и хорошо обученных рекрутов. «Что касается вашего плана действий, то военный министр даст вам соответствующие инструкции; они разъяснят вам мою позицию и силы, которые будут выделены вам для достижения целей. Вы можете принять эту позицию целиком или частично, но помня, что: 1) от этих огромных средств я хочу получить соответствующий результат; 2) операции должны быть решительными и целенаправленными; 3) я не намереваюсь оставлять на Кавказе посланное вам подкрепление дольше декабря 1844 года».
В 1832 году император указывал на преимущество натравливания соседних племен на чеченцев, обещая им всю добычу, которую они могут захватить во время своих набегов. По его мнению, это могло бы посеять ненависть между ними и не допустить их объединения в борьбе против России. По этому же принципу он указал Нейдгардту на политические средства решения проблемы, «суть которых заключается в переманивании на нашу сторону, не жалея на это средств, сторонников Шамиля, особенно его бывшего учителя (и тестя) Джамалуддина, кадиса Акуши и Цудахара, и Кибит-Магомы из Тилитля; а также в том, чтобы посеять раздор между ближайшими сподвижниками имама, и, наконец, в умиротворении уже покоренных племен». Переговоры с вождями племен были доверены Аргутинскому-Долгорукову; в целом горцы, по мнению императора, должны быть потрясены появлением в Дагестане и Чечне армий более многочисленных, чем когда-либо. Помимо этого, должны были распространяться прокламации, в которых говорилось бы, что Россия ничего не будет предпринимать против религии, собственности и обычаев местных жителей и что единственная цель русских – «наказать Шамиля и приверженцев этого обманщика».
Успехи Шамиля в 1843 году не ограничивались исключительно военными операциями. Восстали Кайтаго и Табасаран, районы, расположенные на горных склонах, выходящих на Каспий. К юго-западу антирусское движение охватило Кази-Кумух, распространилось на Главный хребет – на общины Дарго и соседние мусульманские провинции. К северу начали проявлять недовольство даже мирные и всегда лояльные к русским кумыки, а воинственная Кабарда к западу от Владикавказа и вовсе была настроена очень решительно.
Чтобы справиться с непростой ситуацией, вернуть потерянные территории, восстановить престиж и авторитет России на Кавказе, были необходимы не только материальные ресурсы, столь щедро выделенные императором, но и быстрые и энергичные действия. План кампании должен был быть не только тщательно продуман, но и умело воплощен в жизнь. Генерал Нейдгардт имел среди своих подчиненных много храбрых и талантливых офицеров – Фрейтага, Аргутинского-Долгорукова, Клюгенау, Пассека, Евдокимова и других, – однако сам главнокомандующий вряд ли соответствовал сложившимся условиям, к тому же ему мешало постоянное вмешательство «сверху». Николай, будучи истинным автократом, все еще полагал, что командовать – это значит, чтобы твои приказы исполнялись, но он и мысли не допускал, что кто-то может сомневаться в его знаниях и мудрости. Он отвел двенадцать месяцев на решение задачи, на выполнение которой могло уйти двенадцать – но не месяцев, а лет, и требовал от своих подчиненных выполнения своего приказа – а это было невозможно. Так, долина Анди-Койсу должна была быть занята летом 1844 года, а сделано это было лишь пятнадцать лет спустя, когда практически все бои уже завершились.
Идея обращения к местным жителям с воззваниями оказалась столь же пустой, поскольку Шамиль под страхом смерти запретил горцам принимать участие в любых собраниях, не санкционированных им самим или его наибами, а воззвания, которые никто не осмеливался обсуждать, вряд ли могли оказать сколь бы то ни было серьезное влияние, даже если бы они распространялись повсеместно, на что шанса практически не было.
Согласно принятому плану, первая половина 1844 года должна была быть посвящена полномасштабным наступательным операциям, охватывающим весь театр войны. Оставшиеся полгода следовало посвятить строительству крепостей там, где это было необходимо, для защиты как территорий, уже контролируемых Россией, так и вновь захваченных земель, на которые император с такой уверенностью рассчитывал. Этому плану генерал Нейдгардт и его подчиненные следовали неукоснительно, даже если некоторый отход от него мог принести лучшие результаты. Но в первые месяцы года русские в основном держали оборону, и бои были ограничены каспийским побережьем. Отряды мюридов какое-то время занимали даже береговую линию между Дербентом и Тарку, но впоследствии были оттеснены к горам Аргутинским-Долгоруковым, который к 17 апреля вышел к Кази-Кумуху и с 6000 бойцов разбил в сражении при Маргхи вражеское войско численностью более 20 000 человек. Потери с обеих сторон были незначительны, но результат сражения был важен, поскольку русские теперь были более или менее спокойны за этот район. Летняя кампания в Дагестане открылась 2 июня, и на следующий день Пассек с 1400 бойцами (всего!) одержал блистательную победу над неприятелем численностью в 27 000 бойцов. В этом бою при Гилах он лично повел свое войско в атаку и собственноручно убил двух мюридов[118].
В результате от разрушения были спасены Шамхалат и Мехтули, восстановлен престиж России, а акушинцы вернулись под российское крыло. 9 июня Аргутинский-Долгоруков одержал еще одну победу в районе верхнего Самура. Немного позже (11 июня) дагестанский и чеченский отряды провели успешную совместную операцию против Чиркея; аул был уничтожен. В июле аналогичная совместная операция дагестанского и самурского отрядов завершилась победой над отрядами Шамиля при Акуше. Однако Карадагский мост через Авар-Койсу, через который генерал Людерс собирался войти в Аварию, оказался столь хорошо защищенным, что Шамиль не решился атаковать его. В сентябре неудачей окончилась попытка Аргутинского-Долгорукова взять укрепление Кибит-Магомы – Тилитль. В Чечне, как и в других районах, велось много более мелких, разрозненных боевых действий, где русские имели некоторое преимущество непосредственно в боях, но эти бои не имели решающего значения, и Шамиль сумел
