160 солдат ранены.
Столица Шамиля была взята, пока все шло хорошо. Но опять он не дал русским возможности нанести ему сколь бы то ни было серьезный урон. В Дарго оставаться было невозможно, а впереди у армии лежало более 40 верст леса, но, чтобы сделать по этому лесу хоть шаг, надо было преодолеть сопротивление яростного, но пока невидимого врага. Если в 1842 году Граббе потерпел сокрушительное поражение, отступая до Герзеля, когда ему надо было пройти лишь половину этого пути, а численность врага не превышала 2000 человек, то что могло в таком случае ожидать Воронцова, когда перед ним лежало 40 верст пути, а со всех сторон его окружали отряды Шамиля, полные решимости уничтожить русских? Ситуация, которую предвидели ветераны Кавказской войны, была крайне опасной; а ошибки, которые были впоследствии совершены, сделали катастрофу неизбежной. Запасов продовольствия было достаточно на 5 дней, и, без сомнения, самым разумным было бы как можно скорее добраться до аула Герзель, разослав при этом приказы командирам в Дагестане отойти к Сулаку. Однако Воронцов решил придерживаться своих планов и ждать прибытия конвоя.
Большой интерес представляла та часть Дарго, которая была заселена русскими дезертирами[123].
Стены были испещрены дурацкими надписями вроде «Охрана короля Пруссии», «Портной короля Саксонии» и т. д., и чувства солдат легко себе представить, когда на закате эти бесчестные дети Белого царя в количестве 600 человек маршировали по высокому левому берегу реки Аксай. На той же самой высоте Шамиль разместил 4 пушки, и, поскольку их огонь всех сильно раздражал, против них была выслана небольшая экспедиция под командованием генерала Лабинцева. Атака была проведена быстро и смело и, казалось, закончилась полным успехом. Враг исчез, и русские, наблюдавшие за боем сверху, зааплодировали своим товарищам, завидуя их удаче. Однако, когда дело дошло до отступления, их радость превратилась в скорбь. Дорога проходила через поля кукурузы, где трудно было поддерживать боевой порядок. По обеим сторонам лежала заросшая лесом земля, и за каждым деревом и камнем прятался враг. Солдатские ряды редели. Когда колонна вернулась в лагерь, потери составили 187 человек убитыми и ранеными. Враг занял прежнюю позицию, и русские вновь не добились ничего.
«Момент, когда колонна, которая так отважно уничтожила врага, начала отступать, был, как оказалось, поворотным моментом всей кампании. Мы инстинктивно чувствовали это, и армию охватило уныние. Лица, которые всего несколько минут назад были оживленны и радостны, сделались серьезными и печальными. И дело было не в зрелище почти двухсот убитых и раненых, поскольку мы привыкли к подобным вещам. Дело было в убеждении, что все жертвы были напрасны».
Солдаты Люблинского полка потеряли своего командира, полковника Корнилова, кузена героя Севастополя, но подняли на штыки тех, кто убил его. Тушены, самые храбрые из всех народов Кавказа, которые дополнили местный контингент своим небольшим отрядом, придерживались своей древней традиции отрубать правую руку убитого или раненого врага[124].
Когда мы говорим о жестокости нецивилизованных воинов Дагестана и Чечни, следует помнить, что их христианские противники, вторгшиеся в их страну, сами не гнушались таких «обрядов».
Бесконечная череда отпеваний и салютов лишь усугубила мрачное настроение, а заодно сообщила Шамилю о количестве убитых; более того, порох и запалы также были на исходе. Поэтому был отдан приказ хоронить мертвых в молчании.
Вечером 9 июля у края леса вверх взвились ракеты, сообщая, что конвой прибыл. Очевидно, он не мог добраться до Дарго без помощи, и была организована печально знаменитая «бисквитная экспедиция».
Не вполне ясно, кто именно – Воронцов, Гурко или кто-то еще – ответствен за организацию этой экспедиции, но мы знаем, что Клюгенау был не в восторге от этой идеи. Однако кому-то пришла в голову мысль, что если продовольствие поступило для всех отрядов, то каждый должен откомандировать на помощь конвою половину личного состава. Колонной командовал Клюгенау, причем Пассек возглавлял авангард, а Викторов – арьергард. Численность колонны составила 4000 человек, и она была крайне разнородна по своему составу, что могло сыграть на руку врагу, если бы дело дошло до реальной схватки, сомневаться в чем, впрочем, не приходилось. К тому же Клюгенау, всегда следовавший заповеди Суворова, что «голова никогда не ждет хвост», был не лучшим выбором для такой операции, да еще в одной команде с Пассеком. Что касается Викторова, то он был ветераном Кавказской войны, и, хотя ему перевалило за 60 лет, он был закаленным в боях бойцом.
Колонна отправилась в поход утром 10-го, чтобы пройти 6–7 километров по описанной выше тропе. Вдоль этой тропы каждое препятствие, уничтоженное с таким трудом 6-го числа, было восстановлено, да и новые добавились тоже. Пассек с двумя батальонами Кабардинского полка, ротой минеров и стрелков, а также двумя горными орудиями устремился вперед, штурмуя одно препятствие за другим, и Клюгенау шел вместе с ним. Результаты были вполне предсказуемы. Центр оказался оторван от авангарда, арьергард – от центра, и враг не замедлил вклиниться в образовавшуюся пустоту, стреляя со всех сторон, из-за каждого поваленного дерева – даже из-за веток над головой, поскольку, как и во время экспедиции Граббе, гигантская береза дала приют многочисленным чеченским стрелкам. Ареной отчаянной схватки стал узкий хребет; бой продолжался весь день, и лишь на закате при помощи части авангарда остатки колонны вырвались на свободное пространство. Генерал Викторов и другие офицеры и рядовые были убиты, многие – ранены; потеряны два орудия, а тело генерала Фокса, которое перевозили в Шуру, вытащили из гроба и выбросили в ущелье.
Положение было отчаянным, но худшее было еще впереди. Клюгенау справедливо считал, что было бы лучше отойти через Дагестан, оставив Воронцова пробиваться с оставшимися войсками к аулу Герзель, а не рисковать, идя в третий раз по этому ужасному хребту, да еще с продовольствием и ранеными. Он направил главнокомандующему свои соображения на этот счет, прося его согласия. К сожалению, потом он поддался на горячие уговоры Пассека и передумал; нашелся храбрый доброволец, который вызвался доставить вторую депешу Воронцову, где говорилось, что колонна отправится в обратный путь к лагерю на заре. Мы можем судить о том, насколько неверно главнокомандующий оценивал обстановку по тому, что он с радостью встретил гонца и сразу же повысил его в звании. Конвой начал движение утром 11-го. 3 выстрела из пушки дали знать об этом тем, кто находился в Дарго. Скоро дымок над лесом дал знать, где именно русские пробиваются через узкий хребет. Врага теперь там было больше, чем раньше; препятствия снова появились на тропе; а сильный дождь лишь добавил трудностей русскому войску. Пассек снова командовал авангардом и пробивался к уже упомянутому нами узкому перешейку. Здесь он нашел бревенчатое заградительное укрепление, перед которым лежали тела погибших накануне русских воинов, обнаженные, изуродованные и сложенные в кучу друг на друга. Защитников этого отвратительного сооружения видно не было, однако его защищали более мелкие укрепления по бокам, и, не взяв их, двигаться дальше было невозможно. Падали сраженные выстрелами солдаты; началась суета и неразбериха. Пассек послал две роты Люблинского полка под командованием Вальховского штурмовать бастион на правом фланге. Молодой командир смело повел их в атаку и первым взобрался на укрепление, но пал, сраженный пулей. Роты потеряли много бойцов и в беспорядке отступили. Тем временем сам Пассек повел две оставшиеся роты того же полка против укрепления на левом фланге. Что случилось дальше – не вполне ясно. Историки по- разному описывают эти события. Очевидно только, что Пассек был убит, и в этот момент никого рядом с ним не было. Это запятнало репутацию Люблинского полка и национальной милиции, хотя отдельные офицеры и рядовые показывали чудеса храбрости.
Тем временем минеры, полагая, что позиция выиграна, начали расчищать путь сквозь главное заграждение. В этот момент на них напали и изрубили в куски. За ними двигалась линия бойцов, составленная из представителей разных полков и разных родов войск, да еще нагруженная роковыми «бисквитами» и все увеличивающимся числом раненых. С помощью Клюгенау, который вел роты в атаку, как простой капитан, они шаг за шагом пробирались вперед, беспрестанно сражаясь – в группах и по одному. Вражеский огонь не прекращался, а иногда неприятель бросался прямо на цепь русских войск, убивая и раненых, и здоровых. Кабардинский полк сражался в тылу отряда и, когда кончились боеприпасы, образовал каре и ждал последней атаки. Но помощь все-таки подоспела. Воронцов понял, пусть и поздно, что происходит, и послал еще один батальон своего полка на помощь колонне. За ним последовали другие соединения. Солдаты Кабардинского полка, узнав о судьбе своих товарищей, прорвались сквозь толпу бегущих и сражающихся, помогли им и, заняв почетное место в арьергарде, вернулись поздно вечером в лагерь со всеми своими ранеными, когда многие уже считали их погибшими. Один из офицеров полка,
