обвинениям, которые распространялись в лагере. Наместник на Кавказе был храбрым человеком, солдатом и истинным джентльменом. С ним были Клюгенау, Барятинский, Белявский, Лабинцев и много других настоящих героев; мы можем быть уверены, что такой позорный шаг даже не приходил им в голову, хотя, возможно, этого хотели многие рядовые.
Более того, у нас имеется приказ Воронцова, изданный им в тот же день, в котором он говорит: «Мы не должны беспокоиться о себе: мы всегда сумеем прорваться; но мы должны позаботиться о наших больных и раненых; это наш долг как христиан, и Бог нам поможет выполнить его».
18 июля прошло, как и предыдущие дни; от Фрейтага по-прежнему не было известий. Артиллерийские снаряды закончились, у войск боеприпасов было только на 50 выстрелов. Шамиль продолжал свои обстрелы; мюриды и их последователи расположились со всех сторон и снайперскими выстрелами поражали противника. В принципе потери русских были невелики, но к испытываемым русскими страданиям добавлялись напряжение и раздражение. Солнце было уже низко, и наступившая ночь вполне могла стать для них последней. Однако вдруг с севера раздался отдаленный гул канонады, затем еще и еще. Это был самый желанный звук для русских. Как по мановению волшебной палочки, весь лагерь пришел в движение; отчаяние сменилось надеждой; раненые на мгновение перестали чувствовать боль; больные стали здоровыми; все, кто только мог, кричали «ура», и имя Фрейтаг было у всех на устах. Никого еще так не благословляли; и мало кто более заслуживал этого.
Из Дарго были отправлены пять посланцев к Фрейтагу с мольбой о помощи. Удивительно, но все они добрались до него целыми и невредимыми. Собственно, и одной депеши было бы достаточно. Она была доставлена в Грозный между 15 и 16 июля. Фрейтаг предвидел нечто подобное, разместив все имеющиеся отряды между Грозным и Герзелем. Он выступил в поход без промедления, проскакал за два дня 160 верст, собирая по пути свои войска, и в 9 вечера 18 июля его авангард появился на открытом месте, откуда был виден осажденный лагерь. На следующий день Воронцов двинулся ему навстречу, и 26 июля остатки экспедиционного войска благополучно дошли до Герзеля. Шамиль, померившись силами с Фрейтагом, отошел, злясь на своих наибов за то, что они позволили русским уйти.
Однако окончательное отступление не обошлось без потерь. Арьергард состоял из храбрецов Кабардинского полка, и они не упустили возможность проявить как свой героизм, так и некомпетентность своих командиров. Одна рота была оставлена позади, а в результате – забыта и уничтожена. Спаслись только три человека. В этот день экспедиционная колонна потеряла убитыми 3 офицеров и 78 рядовых, а ранеными – 8 офицеров и 189 рядовых. Фрейтаг потерял 14 рядовых убитыми, 1 офицера и 27 рядовых ранеными.
В длинном и интересном письме Воронцову, датированном февралем 1846 года, Ермолов пишет: «Я не оспариваю тот факт, что если бы Фрейтаг не подоспел со свежими войсками, то Вы все равно добрались бы до намеченной цели. Но сколько из вас дошли бы туда?» И он совершенно справедливо исправляет утверждение Воронцова о том, что русские никогда раньше не бывали в Дарго: в 1832 году там были Розен и Вельяминов.
Общие потери армии Воронцова таковы: убиты и ранены – 3 генерала, 195 офицеров, 3483 рядовых.
Местные батальоны покрыли себя славой, и, конечно, без них ни один человек не смог бы спастись. Батальон Курийского полка, который в основном действовал на флангах, на самом опасном месте в лесной войне, потерял из 850 человек 603 рядовых и 23 офицера. В Кабардинском полку потери были примерно такими же.
Так закончилась памятная Даргинская экспедиция 1845 года[125] .
Глава 25
1846
Единственное утешение, которое Воронцов мог предложить императору в связи с тяжелыми потерями, было то, «что теперь горцы поняли, что мы можем настичь их и в прежде недоступных для нас местах». В будущем он решил наступать систематично, осторожно и захватывать только то, что мог удержать. Однако ему предстояло усвоить еще не один урок, и лишь его преемник князь Барятинский 10 лет спустя смог полностью последовать мудрому совету Вельяминова. Тем временем 1846 год, как предполагалось, должен был быть посвящен созидательной работе: укреплению существующих крепостей, строительству новых, улучшению условий жизни солдат в казармах, строительству военной дороги от Ахты в Грузию по Главному хребту и улучшению координации и взаимодействия различных частей Кавказской армии. 5-я армия, как таковая, должна была вернуться в Россию, оставив вторые батальоны своих корпусов как ядро новой дивизии, которая должна была состоять из четырех полков пехоты (по 5 батальонов в каждом) с соответствующим числом артиллеристов и инженерных войск. Не планировалось никаких полномасштабных наступательных операций, и любое серьезное сражение могло быть лишь результатом действий неприятеля. В начале года Шамиль более всего угрожал Алазанской долине в Грузии, которая была открыта для вторжения с севера. К счастью, охранявшая ее лезгинская линия находилась в надежных руках генерала Шварца, с кем Аргутинский успешно вел совместные действия еще в Самурском районе. Таким образом, планы неприятеля были сорваны, а угроза для Грузии ликвидирована[126].
Шамиль всерьез угрожал территориям Даргинской конфедерации и одновременно тайно готовился к вторжению в Кабарду, к самой непредсказуемой из всех его военных операций. В случае успеха она обещала много выгод Шамилю и его делу и массу неприятностей – России.
Чтобы в полной мере оценить значимость этого эпизода, необходимо вспомнить ситуацию, сложившуюся на Центральном и Западном Кавказе к северу от гор, и связь (а чаще – ее отсутствие) между племенами, жившими там, и племенами, жившими дальше к востоку, о которых до данного момента и шло наше повествование. Дело в том, что, пока турки имели плацдарм на Таманском полуострове, необходимо было вести борьбу за овладение Кавказом в целом, но с окончательным завоеванием Анапы в 1828 году эта необходимость отпала. Однако следует иметь в виду, что отдельные операции против западных племен продолжались вплоть до 1864 года и время от времени предпринимались усилия (чаще неудачные) организовать вооруженное сопротивление России в обеих частях конфликта. Черкесы и родственные им племена периодически посылали своих эмиссаров, чтобы посоветоваться с Шамилем или попросить у него помощи. Шамиль же, в свою очередь, посылал своих агентов, чтобы разжечь среди этих племен пламя сопротивления или чтобы поздравить их с успехом, которым иногда завершались их действия против общего врага[127].
Информация о событиях в любом уголке (даже самом дальнем) Кавказа распространялась по всему региону с такой скоростью, которая в отсутствие организованных средств сообщения всегда удивляла цивилизованных людей, находившихся в варварских и полуварварских странах. Переменчивая судьба воюющих сторон, как на западном, так и на восточном направлении, не могла не оказывать влияния на положение в этих регионах Кавказа. По мере того как победу одерживала то одна, то другая сторона, давление с севера соответственно увеличивалось или уменьшалось, причем не только непосредственно в зоне проведения операции, но и на крайних точках линии. Таким образом, разрушение русских крепостей на черноморском побережье в 1840 году явилось важным фактором в возвращении Шамилем власти после событий в Ахульго. Его собственные успехи в Дагестане три года спустя также оказали свое влияние на события на дальнем западе, и наоборот. По мере того как население восточных и западных районов продолжало борьбу, действия одних сказывались (положительно или отрицательно) на действиях других. Но если вдруг одна сторона заключала мир с Россией, то последняя имела возможность сконцентрировать крупные силы на фронте борьбы с оставшимся врагом. Поэтому Шамилю было жизненно необходимо, чтобы война на западе продолжалась, в чем на тот момент было большое сомнение. Воодушевленный своими успехами против Граббе, он решил, что пришло время воплотить в жизнь давно вынашиваемый план и распространить свою власть и влияние по возможности от моря до моря.
На востоке, от окрестностей Владикавказа и Грузинской дороги до Каспия, мюридизм торжествовал победу. На западе, от верховий Кубани до черноморского побережья, где религиозный фактор был не столь
