Согласованное движение вперед было невозможно. Необходимо было отступить. С трудом подхватив раненых, остатки колонны ушли обратно через пролом в стене. Там, при помощи резерва, они вновь построили свои ряды и, пылая негодованием, потребовали, чтобы их вновь повели в атаку. Вторая попытка оказалась точной копией первой: место было неприступно, а торжествующие мюриды, во второй раз вытеснившие русских из аула, преследовали их, пока не были встречены штыками резерва. Несмотря на весь героизм нападающих, атака провалилась, а выжившие вернулись в лагерь. Потери были просто огромны – 35 офицеров и 581 рядовой были убиты или ранены. Только Апшеронский полк потерял 291 человека; Варшавский батальон – 146, а остальные потери распределились между первой партией атакующих и резервом.
В последующие четыре дня русские скорее делали вид, что осаждают аул. Дело ограничивалось одиночными артиллерийскими обстрелами. Каждую ночь неприятель спускался с гор и изматывал русских бесконечными вылазками. Помимо этого, в лагере началась холера, и Воронцов, радуясь подходящему предлогу, покинул расположение лагеря и отправился вверх по Кази-Кумух-Койсу.
Возможно, самое лучшее, что можно было бы сказать об этом командире, – это то, что он никогда не отчаивался и умел извлекать уроки из собственных ошибок. Дарго в 1843 году научил его не растрачивать силы на военные операции, которые не могут принести пользы, но могут оказаться роковыми для всей армии. Вот и Гергебиль, как оказалось, было невозможно взять без предварительной артиллерийской подготовки. Удивительно, но русские слишком долго пренебрегали этим родом войск, и это в то время, когда только артиллерия и была их единственным шансом на успех. Ведь совершенно очевидно, что без своей превосходной артиллерии они не могли на равных сражаться с чеченцами в лесах, а с дагестанцами – в горах. При этом, будучи дисциплинированными, они могли с легкостью одолеть и тех и других на открытой местности. К 1 июля Воронцов приказал приготовить значительное количество осадного материала и наконец после 7-недельной осады с третьей попытки взял этот аул, который был намного сильнее, чем Гергебиль. Потери русских составили 2000 человек убитыми и ранеными.
В следующем (1848) году в июне Воронцов опять отправил Аргутинского-Долгорукова с 10 000 солдат к Гергебилю, который на этот раз был оставлен мюридами после 23-дневной осады, кульминацией которой стал обстрел аула из 46 орудий разного калибра. На этот раз помощниками русского командующего стали люди, которым было суждено прославиться, – Врангель и Орбелиани, блестящие и успешные полководцы; Евдокимов и Барятинский, которые, собственно, и завершили впоследствии эту войну; Брюмер, который будет командовать артиллерией при осаде Карса в 1855 году и уведет с поля боя обессиленные батальоны после провала этой осады; и, наконец, скромный штабс-капитан инженерных войск, который в тот раз прошел крещение огнем во время разведки в Аймякском ущелье, через которое он проложил дорогу по завершении осады. Оборона Севастополя и взятие Плевны после героического поражения Скобелева обессмертили имя Тотлебена.
В ходе осады русские выпустили по аулу 10 000 снарядов. Их потери составили убитыми 4 офицера и 76 рядовых, а ранеными – 14 офицеров и 257 рядовых. Помимо этого, в войсках было много контуженых. Неприятель, судя по всему, потерял 1000 человек, в основном во время боя между отрядами князя Барятинского и Хаджи-Мурата за контроль над садами. Победители мало что выиграли от своей победы, поскольку они не могли удержать Гергебиль и отошли, преследуемые по пятам мюридами, к Ходжал-Махи. После этого они укрепили Аймяки на другой стороне ущелья. Эта позиция имела много преимуществ, особенно когда Шамиль заменил Гергебиль укрепленной крепостью Улу-Кала.
1848 год вошел в анналы русской военной истории именно благодаря обороне в сентябре крепости Ахты[136] на реке Самур, где 500 человек под командованием полковника Рота, а затем капитана Новоселова в течение недели отражали атаки многотысячной армии Шамиля и его ближайших помощников. Половина гарнизона были убиты или ранены, главный пороховой склад взорван, стены пробиты во многих местах, а неприятель, подгоняемый своими командирами, раз за разом шел в атаку на крепость. Однако гарнизон (а также их жены и младшая дочь Рота) решил скорее взорвать себя, но не попасть в руки врага. (Кстати, было известно, что Шамиль пообещал отдать дочь Рота тому, кто водрузит знамя мюридов на стену крепости.) Как и в Гергебиле в 1843 году, защитники видели, как подкрепление под командованием Аргутинского-Долгорукова подошло к крепости, но после неудачных попыток переправиться через реку вновь удалилось.
Наконец, когда дальнейшее сопротивление было бессмысленным, этот храбрый офицер все-таки освободил Ахты – но с противоположной стороны, одержав победу над отрядами Кибит-Магомы и Хаджи- Мурата при Мескенджи.
Глава 27
1849–1856
В целом можно сказать, что с 1848 по 1856 год на Восточном Кавказе и русские войска, и войска Шамиля в основном придерживались оборонительной тактики; сколько-нибудь крупных столкновений было мало, причем ни в одном из них стороны не понесли тяжелых потерь. Шамиль занимал прочные позиции в Западном Дагестане, в том числе в Аварии, и на большей части территории Чечни. С другой стороны, уничтожение Салты и Гергебиля, строительство крепостей в Аймяки, Цудахаре и других местах, размещение постоянных частей в важных стратегических пунктах уменьшило для русских опасность вторжения на свою территорию и территории верных ей местных государственных образований. Князь Воронцов, понимая, что он недостаточно силен, чтобы в данных условиях нанести по мюридизму смертельный удар, в основном занимался укреплением оборонительных линий, ожидая удобного момента для начала активных действий. Помимо этого, он посвятил все свои способности и энергию реформированию гражданского управления. В этой области он добился крупных и долговременных успехов, и именно на этом должна основываться его слава как наместника на Кавказе. Однако в военной области его политика никак не была лишь пассивной и оборонительной. Особенно это касается Чечни, где все еще продолжалась безжалостная партизанская война, иногда перемежающаяся крупномасштабными карательными экспедициями.
Шамиль тоже не бездействовал. В 1849 году его влияние и авторитет достигли своего пика. Его правление стало исключительно деспотическим, подкрепленным мечом и топором палача, без которого имам теперь никуда не выезжал. Его слово было законом, и никто не осмеливался ставить его под сомнение, даже родственники его многочисленных жертв. Тысячи людей соглашались по его приказу отдать свою жизнь, а его верные военачальники были всегда готовы вести за собой этих людей в поход, каким бы опасным он ни был. Среди них особо выделялся Хаджи-Мурат. Однако стороннему наблюдателю было очевидно, что подобное положение вещей не может длиться вечно, и конец, пусть еще неявный и далекий, уже не за горами. Окончательное завоевание Кавказа Россией, неизбежное с самого начала, должно было завершиться.
Успехи русских при Салты и Гергебиле в 1848 году, столь дорого им стоивший, до некоторой степени были уравновешены событиями следующего года, а именно – неудачной попыткой Аргутинского взять новую крепость Кибит-Магомы Чох, которая даже для Дагестана занимала необычайно сильную позицию на горе в 12 милях к юго-востоку от Гуниба. После длительного артиллерийского обстрела, во время которого Тотлебен развил те таланты, которые позже прославили его, русский командир не стал рисковать и отступил, и Чох до конца войны оставался неприступным. Чтобы компенсировать эту неудачу, Россия приступила к строительству Ахтынской военной дороги, что сократило бы путь от Тифлиса до Шуры более чем на 400 километров. Примечательно, что именно тогда был сооружен первый в России тоннель. А ранее в том же году (1 апреля) Хаджи-Мурат прославился как самый дерзкий из всех мюридских лидеров, совершив набег на Шуру, столицу и главный военный центр русского Дагестана. Это событие вызвало недовольство и взыскания со стороны самого императора. Войдя в город ночью, Хаджи-Мурат, видимо, по ошибке напал на госпиталь. Говорят, что, убив больных и раненых, он сделал из человеческого мяса шашлыки и оставил их так, чтобы русские подумали, что застали Хаджи-Мурата врасплох прямо за обедом и
