хивинскими и кокандскими ханами XIX в., что политическими смутами XVIII в. Туркестан был приведен в состояние полного разорения, и только укрепление ханской власти, при всех ее отрицательных сторонах, дало ему возможность снова подняться до того уровня благосостояния и культуры, на котором его застали русские завоеватели» (Бартольд В.В. Соч. T. IX. С. 685).
245 Туманович Н.Н. Описание архива академика В.В. Бартольда. С. 253. (Курсив мой. – М.Б.)
246 И потому Бартольд с издевкой пишет о «фантастическом плане» какого-то современного немецкого ученого (фамилии его, к сожалению, не называет) создать «гарантированный державами Киргизстан» – т. е. «независимое от России не мусульманское по духу и не враждебное европейской культуре государство» (Там же. С. 255).
247 В неопубликованной работе Бартольда «О задачах молодой русской интеллигенции» (1916 г.) есть на сей счет очень примечательные слова, которые стоит привести полностью: «Как бы ни было справедливо все, что писалось о нравах и заслугах малых народов, о вреде и преступности империализма, неоспоримый факт, что человечество до крупных политических движений, вызванных многочисленными народами, не имело истории, т. е. не располагало одним из самых необходимых условий для прогресса; неоспоримо также то значение, которое имели исторические мировые государства, империи македонская и римская, арабский халифат, монгольская империя для культурного сближения народов и приближения к еще недоступной в настоящее время цели – созданию общечеловеческой культуры. Казалось, что культурой выработаны иные средства для сближения народов; история последних десятилетий, к сожалению, заставляет полагать, что, несмотря на эти средства, человечество еще некоторое время будет идти к единству путем борьбы. В том и другом случае для русского народа важно сохранить те преимущества, которые ему дает его многочисленность, сохранить культурное единство, которое для народа еще важнее политического» (Туманович Н.Н. Цит. соч. С. 329. Курсив мой. – М.Б.). Но ведь то же самое вполне могли бы отнести к себе и представители других «многочисленных народов», к примеру «среднеазиатцы».
248 Там же. С. 253. (Курсив мой. – М.Б.)
249 Там же. С. 329. (Курсив мой. – М.Б.)
250 Там же.
251 Там же. С. 330.
252 Там же. С. 330.
253 Там же. С. 331.
254 Бартольд В.В. Соч. T. IV. С. 260. (Курсив мой. – М.Б.)
255 Там же. С. 260–261. (Курсив мой. – М.Б.)
256 Бартольд В.В. Бухара. Ее памятники и их судьба/ДПравда Востока. 1925. № 190)//Соч. T. III. С. 281. (Курсив мой. – М.Б.)
257 Уже в последние годы жизни у Бартольда и по отношению к средне-азиатско-мусульманской традиционной культуре начинали явственно прослеживаться нигилистически-погромные установки. Уверен, что читателю будут интересны совсем недавно увидевшие свет слова современного таджикского ученого Мухаммеджана Шукурова: «…традиционное (мусульманское. – М.Б.) образование… в основном было направлено на укрепление духовных основ человеческого бытия, культа поэтического слова, мудрости и разума. Эта духовность опиралась на освоение результатов нравственно- философских исканий самых выдающихся представителей многих поколений и разных народов. Это, во- первых. А во-вторых, она, эта духовность, предполагала отличное знание родного языка. И в-третьих, важнейшим условием духовности являлось многоязычие – знание как минимум арабского, узбекского и азербайджанского (автору, наверное, не позволили написать «турецкого». – М.Б.) языков, причем опять-таки основывающееся на выдающихся памятниках художественной литературы – произведениях Навои, Физули и других… Но противопоставление себя прошлому и неприятие всех его проявлений, подозрительное отношение к развивавшимся веками убеждениям, традициям, забвении исторического духовного опыта и вечных человеческих ценностей особенно глубоко укоренились в республиках Средней Азии» (Шукуров Мухаммеджан. Мудрость веков // Советская культура. 1.IX.1988. Курсив мой. – М.Б.). Я хочу пока прервать изложение статьи Шукурова, чтобы дополнить ее характеристикой той общей идейно- теоретической ситуации конца 20-30-х годов, на фоне которой удастся отчетливей осознать и причины противоречий Бартольда с этосом сталинского варианта большевизма, и корни систематического и жестокого разгрома «пережитков прошлого» в Средней Азии и во множестве других – и «мусульманских», и «христианских», и «буддийских», и прочих регионов СССР.
Сразу же после Октября и в социально-теоретической и в пропагандистской работе возобладали гипертрофированный пиетет научного знания, недооценка других сторон духовного мира человека, левый радикализм, революционный экстремизм, толкавший на максимальный разрыв с «наследием прошлого», – с достижениями гуманистической мысли. Под явления, чуждые социализму, стали подводиться многие исторически сложившиеся традиции, формы эмоциональной разрядки, идеи, связанные с терпимостью, жалостью, утешением («религиозно-идеалистический вздор» и т. п.). Формировалась модель «простого советского человека»: нерефлексивного, рационального (т. е. знающего, вполне в гегелевском духе, какой закон его ведет и чему надо подчиняться), оптимистичного. Такие прозрачные, понятные и вообщем-то легко манипулируемые люди могут быть без всяких проблем слиты в понятие «массы», которые строго по закону «творят историю» (см.: Золотухина-Аболина Е.В. Философское знание: радикальное обновление и актуальные проблемы преподавания//Философские науки. М., 1988. № 8. С. 85– 86).
Средняя Азия становилась одним из тех полигонов, на котором это, лишенное подлинно универсалистских ценностно-целевых ориентиров, догматическо-стереотипизированное, тоталитарное мышление – взвинченное к тому же непрестанно возрождавшимися великодержавно-шовинистическими, а следовательно, и исламофобскими, предубеждениями и алармистскими лозунгами – пыталось всего усердней показать себя как ниспровергатель старого и соответственно творец «бравого нового мира». В качестве такового оно обрушило всю свою мощь против «досоциалистических» – «замшело-религиозных», «реакционных, феодально-байских» и т. п. – коммуникативно-регулятивных форм и средств общения и культурной преемственности.
А теперь вновь послушаем Мухаммеджана Шукурова: «На Востоке рукописная книга, бурно развивавшая искусство каллиграфии и высокохудожественного оформления, в течение многих столетий была у людей на руках, дома (особенно в городах, древнейших культурных центрах) – прочно вошла в быт, повседневную жизнь. Не случайно у таджикского народа, например, было развито книжное мышление, культ написанного слова, запечатлевшего мудрость веков, обобщавшего нравственный опыт поколений, способного осветить жизненный путь. И вдруг то, что считалось священным, было объявлено вредным, использовано как топливо, затоплено в реке и арыке, замуровано в стене, закопано на кладбище! Массовое уничтожение в 30-х (на самом деле эта кампания началась намного раньше. – М.Б.) древних рукописных книг и старых литографированных изданий привело к духовному опустошению. Лишь незначительная часть бесценного наследия была спасена и собрана в книгохранилищах Бухары, Ташкента и Душанбе… Также беспощадно были уничтожены памятники архитектуры, которыми была столь богата Средняя Азия. От Бухары моего детства ныне не осталось и половины. Огромные средства были потрачены на снесение под разными предлогами зданий медрессе, мечетей, крытых базаров, гробниц, караван-сараев и т. п., а ведь многие из них были произведениями настоящего искусства и все они были историей… Прочно утвердившееся наше понимание духовности, как понятия только религиозного, свело на нет значение важнейших ценностей, традиционно питавших человеческие основы бытия. Прав Расул Гамзатов (знаменитый современный дагестанский поэт. – М.Б.), сказавший: «Когда в свое время уничтожали мечети уничтожали и историю, и архитектуру, и культуру народа». «Исторический нигилизм», продолжает Шукуров, привел – в том числе и в Средней Азии – к «духовной нищете
