достижений мирового социо-гуманитарного знания второй половины XX столетия. В этом смысле изучение труда М.А. Батунского, включая и богатейшие комментарии, – дело не из легких. Те реальности истории ислама, исламо-христианских и исламо-российских отношений, которые большинство из нас привыкло воспринимать через патетические штампы житий, былин, театральных и экранных действ, популярной историографии и прочего, – переосмыслены и преподаны М.А. Батунским в плане серьезной теоретической рефлексии – рефлексии, испытавшей на себе мощные влияния философской культуры конца XX столетия. Последняя же, как известно, вырастала на стыках символической логики, марксизма, психоанализа, лингвистики, новейших богословских исканий.
Во всяком случае, аналитический труд М.А. Батунского проливает некоторый новый свет,
во-первых, на специфику национально-государственного, культурного и религиозного становления великорусского, а вместе с ним и многоэтнического российского народа на разломах географических зон, эпох, цивилизаций, на взаимодействиях несхожих духовных, этнокультурных и идейных потоков,
во-вторых, на существенную и всерьез еще не осмысленную роль мусульманских народов в генезисе российской мысли и культуры, и, в-третьих, на историю самой российской мысли во всех ее мучительных и творческих противоречиях…
Наследие Батунского, своеобразного исследователя и мыслителя, не вписывается ни в какие устоявшиеся школы, идейные или философские направления. Будучи при жизни – при всем его доброжелательстве к людям – человеком нонконформистского склада, он остался таковым и в своих трудах. Но этот творческий, никого до конца не устраивающий нонконформизм в конечном счете, как мне думается, «устроит» и Россию, и отечественную, и мировую науку.
