неторопливо сошел другой солдат, приблизился к незнакомцу, стоящему по колено в снегу, и спросил по- русски:
— Что надо?
— К коменданту, вот ваш пропуск.
— Жди.
Солдат скрылся за дверью и долго не появлялся. Все это время человек с пропуском простоял под дулом автомата, все больше ощущая унизительность своего положения. Но вот солдат крикнул с крыльца: «Иди!» И незнакомец вошел в дом.
В прихожей он остановился и через дверь, ведущую в комнату, увидел большой стол, заставленный бутылками и всякой снедью. За столом сидели пьяные офицеры. Они даже внимания на вошедшего не обратили. Правда, один из них, рыжий лейтенант, встал из-за стола, подошел поближе.
— Водки хочешь? — выкрикнул он, протягивая налитую дополна стопку.
Человек промолчал.
— Ах, не хочешь!..
И лейтенант выплеснул жидкость в лицо пришельцу. Этот поступок вся пьяная компания встретила одобрительным смехом. Довольный своей выдумкой лейтенант снова уселся за стол, и тут же все забыли о том, кто, смущенно и жалко утираясь грязным носовым платком, остался стоять в коридоре.
Наконец один из офицеров, покачиваясь, направился в прихожую. Он уставился на незнакомца.
— Партизан?
Тот протянул бумажку, торопливо заговорил:
— Я разведчик. Бывший. Сдаюсь. По вашему пропуску пришел. У вас тут написано: партизан, которые сами сдаются, вы не расстреливаете.
— Сдай оружие!
Офицер оглянулся на шумную компанию в другой комнате. Надо было допросить этого русского, но там так приятно звенели стаканы… Указав в угол, офицер прокричал:
— Сиди тут! Двинешься — пристрелим. — И ушел.
В передней комнате продолжалось пиршество, а в углу прихожей, на широкой деревянной скамейке, расстегнув полушубок, сидел тот, кто забыв о совести, о чести, пришел искать защиты у врагов, осквернявших его родную землю. Когда-то и в его душе кипела ненависть к оккупантам, а теперь он покорно ждет, пока они, нажравшись и напившись вволю, займутся им.
У этого небритого, заросшего человека был последний шанс. Дело в том, что хмельной офицер ограничился тем, что изъял у него наган. Обыскивать не стал. А в кармане полушубка осталась граната- лимонка. Швырнуть бы ее сейчас туда, откуда то и дело выглядывают пьяные рожи, выскочить стрелой в дверь, снять часового и — в лес, но куда там… Такое мог совершить кто-нибудь другой, но не Зайков, заячья душа которого привела его к измене.
С чего все началось? С того, что не выдержали нервы, когда жена его Марья проходила мимо вражеских солдат. Забыв обо всем, о том, что ставит под удар товарищей, что может погубить всю операцию, он кинулся к ней, затем, выстрелив в одного из солдат, метнулся в лес. Но тут споткнулся о какую-то корягу, упал, и поэтому пущенная вслед очередь полоснула мимо.
Месяц он скрывался в лесу, голодал, ночами, крадучись, пробирался к дому. Потом почти два месяца прятался от людей в подвале. Отец говорил:
— У меня есть для тебя маскхалат, лыжи. Иди к своим.
Не шел. Объяснял, что не в силах уйти, пока Маша в тюрьме.
«Нет, нет, хорошо, что я пришел к ним, сам пришел, — лихорадочно думал он, — Машу выпустят. Да и меня помилуют».
В комнате горланили песни, топали ногами, о чем-то шумно спорили, громко звенели посудой. Но он будто и не слышал этого. Сгорбленный, жалкий, с исхудавшим лицом и серыми застывшими глазами, он сидел, склонив голову, мысленно перебирая все, что произошло за последние три с половиной месяца.
В его памяти снова и снова оживали картины недавнего прошлого, начиная с того дня, когда он увидел на лесной тропинке у мельницы свою жену.
Ему вспомнился отец, на лице которого застыло, немое осуждение. «Вот сестра понимает меня», — думал он. И перед ним поплыл тот вечер, когда впервые после трехмесячного одиночества он сел за праздничный стол в кругу своих родных. Сначала они сидели без него — сестра, невестка, дети. А он прятался в подвале. Затем пробрался на кухню. Захотелось побыть вместе с ними. Навстречу — отец. Что он тогда говорил? Да, отец просил: «Не выходи». Но ему так хотелось оказаться на людях! Отцу сказал: «Посижу с ними хоть часок, человеком себя почувствую».
Сестра убеждала: «Хватит тебе скрываться, сходи в комендатуру, обскажи все, как было, повинись, и тебя отпустят, не тронут. И Машку твою пощадят».
«Маша, Маша, из-за тебя ведь я и на предательство пошел. Ради тебя унижаюсь перед ними». Теперь он уже не думал о возможном побеге, о том, что еще не поздно исправить роковую ошибку, хотя бы ценой жизни. Теперь он думал только о том, как бы сохранить себе жизнь, как уйти от опасности.
Гайдин, Орлов… Эти скажут смалодушничал, струсил, как говорили тогда после прыжков с парашютом. Они прыгнули, а я — не решился. Как бы поступил Орлов, если бы застал меня здесь? Как! Конечно, пустил бы пулю! А за что? Я же их не выдал, не предал, я только себе хуже сделал…»
— Эй, вставай! Вставай, свинья!
Зайков поднял воспаленные глаза. Он и не заметил, как сквозь покрытые ледяными узорами окошки в комнату пробрался хмурый рассвет.
— Вставай, пошли! — толкнул его в плечо прикладом автомата появившийся откуда-то солдат и повел на улицу.
Его привезли в Великую Губу, заставили ждать, а потом ввели к военному коменданту района. Толстый майор приказал конвойным выйти из кабинета, и презрительно взглянул на арестованного:
— Фамилия?
— Зайков. Я сам пришел к вам. В ваших пропусках говорится, что вы сохраняете жизнь, если партизаны сдаются. Ваш пропуск я нашел в лесу… — торопливо лепетал предатель.
— Зайкова ваша жена?
— Да, она у вас, отпустите ее.
— Все будет зависеть от того, насколько искренни вы будете.
— Я все скажу.
— Для начала сообщите: когда, с какой целью проникли в район действий наших войск? Кто действовал вместе с вами? Какие явки есть в районе у разведчиков? Одним словом, вот бумага, перо — пишите. Подробно напишите. А там посмотрим. Повторяю: все зависит от вашей искренности.
— Я сам пришел еще вчера вечером, а комендант в Фоймогубе всю ночь продержал меня в коридоре. Если бы я захотел, мог бы уничтожить их, когда они пили. Они даже не обыскали меня… — и он вынул из кармана гранату.
Майор в испуге отшатнулся. Но тут же овладел собой:
— Положите на стол! — Зайков выполнил приказание. — А теперь, господин Зайков, я от имени финского командования приношу вам извинения. Мы накажем того, кто посягнул на вашу честь. Впрочем, сначала я прикажу подать вам в соседнюю комнату обед. Я думаю мы договоримся. Нам нужны способные люди.
Когда за Зайковым закрылась дверь, майор снял телефонную трубку и вызвал фоймогубского коменданта:
— Идиот, — сказал он тому, кто был на том конце провода. — Идиот! Немедленно сдайте дела и явитесь за получением документов. Пусть на передовой русские поучат вас уму-разуму.
Майор положил трубку и бросил взгляд на гранату, которая все еще лежала на столе.
— Это чертовски хорошо, — подумал он, — что она оказалась в руках такого труса. А то и мне могло не поздоровиться.
