первоначально неудобна для человека. Она более сформатирована «для себя», нежели для него. Более подчинена необходимости, чем комфорту. Вспомним первые велосипеды, автомобили, паровозы, телевизоры, самолеты — крайне громоздкие и ненадежные в эксплуатации. Каждый экземпляр имел свой «характер». Управление ими было сродни искусству.
Далее происходит процесс приспособления техники к человеку, процесс делания ее удобной и предсказуемой. Инновация при этом утрачивает уникальность и превращается в серию. Управление ею сводится от искусства к рутинному комплексу навыков. Вся эта последовательность называется
Разумеется, одновременно идет и встречный процесс —
Итак, с одной стороны — гуманизация техносферы, с другой — технологизация человека. Смыкаясь в точке баланса, они обеспечивают устойчивость «машинной цивилизации».
Причем оба процесса имеют существенные ограничения. Технику нельзя сделать абсолютно «биологичной». Ее нельзя упрощать без предела: рамки гуманизации, приспособления, управляемости ставит сама конструкция. С другой стороны, технологизация человека тоже не бесконечна: она не может выйти за грани его физиологических характеристик.
Вот, в чем тут дело. Статистика катастроф, как лавина, нарастающая в последние десятилетия, дает все основания полагать, что сейчас этот второй ресурс, ресурс адаптации человека, уже исчерпан. Техносфера, опирающаяся ныне на сетевые методы управления, достигла, по-видимому, такого уровня сложности и быстродействия, который требует реакций, лежащих за пределами биологии. Они превышают физиологические возможности человека, и никакие профессиональные тренинги, никакие дополнительные регуляторы, никакие меры по безопасности не в силах компенсировать это трагическое отставание.
Изменилось само качество катастроф: ранее они были связаны с несовершенством техники, теперь ведущим является человеческий фактор.
Почему столкнулись самолеты над Боденским озером? Был отключен радар автоматического оповещения, отсутствовал на рабочем месте напарник авиадиспетчера, были отданы неправильные команды. Почему произошла трагедия в Цемесской бухте? Капитан сухогруза решил «на глазок», что успеет проскочить раньше встречного парохода. Взрыв артиллерийского склада на Украине случился, потому что курили в неположенном месте. Взрыв артиллерийского склада под Биробиджаном — потому что в неположенном месте сливали бензин. В Киншасе (1996 г.) самолет рухнул на рынок, потому что перегрузился и в результате не хватило тяги на взлете. В Мозамбике (1986 г.) самолет врезался в вершину горы, потому что экипаж не обращал внимания на настойчивые, продолжительностью более 30 секунд, сигналы предупреждающей системы «Вектор». Впрочем, о чем можно еще говорить, если выясняется, что вертолет МИ-4 одного из гражданских авиаотрядов на Камчатке упал сразу же после взлета, потому что баки его, оказывается, заправили не бензином, а водопроводной водой4. Причем, это не диверсия, это — халатность.
По оценкам экспертов, человеческие ошибки обуславливают сейчас 45 % экстремальных ситуаций на атомных станциях, 80 % авиакатастроф и более 80 % катастроф на море. Еще выше этот показатель для автодорожных аварий, в том числе при перевозке опасных грузов5.
Считается, что для новой техники, то есть техники, условно исправной на 100 %, среднее время между двумя поломками в 4 раза больше, чем среднее время между двумя ошибками человека. Иными словами, техника виновата в 4 раза реже, чем человек6.
Это — глобальный процесс. Согласно данным Брюссельского исследовательского центра по эпидемиологическим катастрофам, если в 1960-х годах от бедствий природного и техногенного характера в среднем за год пострадал 1 человек из 62 проживающих на Земле, то в 1990-х — уже 1 из 295. Повышение, как мы видим, более чем в два раза.
В России же данная ситуация обостряется предельной изношенностью оборудования, которое во многих случаях не обновлялось уже несколько десятилетий. Здесь риск оказаться среди пострадавших намного выше, чем в развитых странах мира. В России число погибших от катаклизмов разного рода ежегодно повышается в среднем на 4 %, материальный ущерб возрастает в среднем на 10 %. Причем, если количество стихийных бедствий остается примерно на том же уровне, то количество аварий и катастроф только в период с 1991–1996 гг. возросло более чем в пять раз7. Еще немного и они сольются в один технологический катаклизм, непрерывный Армагеддон, затрагивающий всех и каждого. Жить придется в условиях ни на секунду не прекращающейся катастрофы.
Это не просто слова. В России сейчас, вероятно, несколько десятков тысяч «объектов риска». «И это не только ядерные реакторы… но и кондитерские фабрики, и пивзаводы, и хладокомбинаты. На любой овощебазе может быть запас в 150 тонн аммиака, а на станции водоподготовки от 100 до 400 тонн хлора. Стоит ли напоминать, что в Первой мировой войне хлор использовался… как химическое оружие?… Трансформаторы могут служить 25 лет, а уже до четверти из них свой ресурс выработали. Более 32 % котлов изношены полностью, заменять их нечем… Износ фондов в нефтегазовой промышленности около 65 %, а основные газопроводы страны эксплуатируются уже свыше 30 лет… Между тем подсчитано: взрыв километра газопровода по ударным последствиям аналогичен взрыву атомной бомбы»8.
Впрочем, достаточно будет сказать, что, согласно данным Всемирной организации здравоохранения, Россия занимает первое место в мире по числу жертв дорожно-транспортных происшествий. Ежегодно в них гибнет более 30 тысяч человек9. Хорошо бы помнить об этом, выходя из дома на улицу или садясь за руль. Быть может, до «мира иного» остались считанные мгновения.
Разумеется, одновременно с возрастанием плотности техносферы совершенствовались и методы ее регулирования. Теперь возможные техногенные сбои просчитываются заранее, разрабатываются специальные программы, позволяющие их избегать.
Однако здесь обозначился принципиальный тупик.
В сверхсложных процессах, каковыми стали сейчас процессы индустриального взаимодействия, при той плотности технологических «пересечений», которая уже существует, нельзя предусмотреть каждый шаг. Всегда остается некая «зона неопределенности», некий зазор, который и порождает наибольшее количество рисков.
Говоря иными словами, если вероятность несчастного случая меньше одной миллионной, никому и в голову не придет проводить дорогостоящие превентивные мероприятия. Вместе с тем, если на Земле находится миллион атомных станций и для каждой из них вероятность аварии тоже одна миллионная, то существует очень значительный шанс (практически — единица), что в ближайшие 10–15 лет хотя бы одна из них даст катастрофический выброс.
Конечно, миллиона атомных станций у нас пока нет. Однако и имеющихся достаточно, чтобы жить в напряженном состоянии стресса.
Чернобыль мы уже наблюдали.
Где громыхнет в следующий раз?
Показательна в этом смысле крупнейшая в истории авиации катастрофа в аэропорту Санта-Крус. К ней привел длинный сюжет, изобилующий самыми невероятными «пересечениями». В аэропорту Лас-Пальмас была взорвана бомба, власти его закрыли, и множеству рейсов пришлось использовать маленький аэродром острова Тенерифе. Свою роль сыграли туман, стоявший именно в этот день, плохая связь, отсутствие на полосах светофоров, регулирующих движение, желание экипажей улететь как можно скорее, профсоюзные нормы, ужесточившиеся как раз в это время. Короче — сочетание обстоятельств, каждое из которых имело очень малую вероятность. А в результате столкнулись два самолета, ведомые опытными пилотами, погибли 582 человека.
Это и есть тупик. Мир стал настолько сложен, что катастрофы, им порождаемые, невозможно предотвратить именно по причине их абсолютной невероятности.
Их невозможно даже предположить.
Если военная авиация регулярно проводит тренировочные учения, значит когда-нибудь истребитель
