того, герой, как правило, декларирует свое искреннее стремление к правопорядку. Просто жизнь убеждает его: если следовать исключительно букве и духу закона, то восторжествует зло.
Это весьма показательно. Согласно европейским воззрениям, законы должны являться юридическим выражением справедливости. По крайней мере, тех представлений о ней, которыми обладает данное общество. И если гражданин, чтобы добиться справедливости, вынужден закон преступать, значит законы выражают не справедливость, а нечто иное. Нечто такое, что простирается за границы собственно человеческих отношений.
Помимо всего, это влечет еще и серьезный психологический сдвиг. Вынужденный жить в мире, который слишком сложен для восприятия, человек начинает испытывать ощущение «когнитивного диссонанса». Непредсказуемость социальной реальности, ее «нечеловеческие» интересы, невозможность следовать «простым правилам бытия» рождает беспомощность и неуверенность в своих силах. Это, в свою очередь, приводит к депрессии, возникающей вроде бы безо всяких причин, к синдрому хронической усталости, который ныне, как эпидемия, распространяется по западным странам, к уходу в «маленькие реальности» — виртуальные, корпоративные, магические, религиозные, где законы, в отличие от большого мира, просты и понятны.
Само количество психоаналитиков, ставших избранной кастой современного общества, все возрастающее число различных «психотерапевтических групп», «групп поддержки», «тренингов», «групп социального обучения» лучше всех других показателей свидетельствует о том, что связь человека и мира уже невозможна без специального медицинского сопровождения. Мы создали среду, жить в которой нельзя. Избыточная структурность социума, по-видимому, достигла предела. Картина складывается удручающая. Люди бездеятельные не могут разобраться в нарастающих сложностях и плывут по течению, отдаваясь на волю случая. Люди активные тратят жизнь на преодоление искусственных трудностей. Люди пассионарные (или просто с повышенным биологическим тонусом) образуют «теневые структуры», фактически управляющие социумом из «зазеркалья».
Сколько еще подобная ситуация будет существовать — неизвестно. Судя по частоте и масштабности катастроф, времени у нас уже почти не осталось. Баланс между человеком и «второй (цивилизационной) реальностью» настолько смещен, что глобальный обвал, технологический или социальный, может вызвать любой, даже самый слабый толчок.
Говоря о слабом толчке, который может обрушить всю нашу цивилизацию, мы нисколько не преувеличиваем. Возникающие сейчас концепты социогенеза, включающие в себя синергетику, теорию неравновесных систем, математическую теорию катастроф и некоторые другие новые дисциплины, предполагают, что в любой сложной системе по мере ее развития усиливается неравновесность. То есть, вместе с дифференциацией нарастает динамика: система неизбежно переходит из более устойчивого состояния в менее устойчивое. Усиление неравновесности, в свою очередь, связано с накоплением флуктуаций — случайных микроскопических изменений, которые постепенно рассогласовывают процессы и структуры внутри системы. В биосфере такие флуктуации проявляют себя как генетические мутации, в техносфере — как «случайные» ошибки и отклонения, не имеющие четко выраженных причин, в социосфере, в развитии общества, — как мутации социальные, связанные с наличием у человека свободы воли, с его способностью совершать нелогичные, нерациональные, «невыгодные» поступки.
Источник флуктуаций — случайности микромира: принципиальная «неопределенность» процессов, идущих на квантовом уровне. Это имманентное свойство природы, непрерывно транслируемое в макромир. Его нельзя устранить. Именно потому, заметим, невозможна тотальная регламентация сложных процессов — ни в экономике, что пыталось осуществить социалистическое хозяйство, планировавшее буквально все, вплоть до производства последней гайки, ни в социальной сфере, о чем свидетельствует недолговечность тоталитарных режимов. Накопление флуктуаций, случайностей, которые невозможно предугадать, приводит в «жестких» структурах к колоссальным дисфункциям и диспропорциям; экономически — к дефициту товаров, к провалам в научных и производственных отраслях, политически — к появлению внесистемных оппозиционных течений: подпольных, партизанских, террористических, разламывающих арматуру власти.
Однако даже в случае грамотного «динамического» управления, опирающегося на обратные связи, гибко реагирующего на изменения внутренней и внешней среды, постепенное накопление флуктуаций все равно происходит. Рано или поздно система приобретает высокую степень неравновесности, характеризующуюся в первую очередь тем, что любое ничтожное отклонение теперь приводит к ее тотальному преобразованию. С точки зрения самой системы — это ароморфоз, переход на качественно иной уровень структурного бытия, а с точки зрения «включенного наблюдателя» (скажем, гражданина конкретной страны), — это системная катастрофа: острый экономический кризис, война, революция, социальные потрясения.
Существует классический пример, поясняющий сказанное. Представим себе, как в советское время, длинную очередь за товаром. Если товара достаточно, значит напряжение невелико, никто не нервничает, система находится в состоянии устойчивого равновесия. Поддерживается порядок: любые попытки пройти без очереди (флуктуации) незамедлительно пресекаются. Вдруг объявляют, что товара на всех не хватит. Причем неясно: закончится ли он сразу же, или на середине очереди, или ближе к ее концу. И ситуация резко меняется. Система при сохранении той же структурности переходит в состояние высокого неравновесия. Возникает неопределенность. Внутреннее напряжение нарастает. Теперь стоит кому-нибудь попытаться пройти без очереди, как это может сыграть роль спускового крючка: вся очередь разрушается, прежняя упорядоченность мгновенно превращается в хаос13.
Сверхчувствительность системы, находящейся в состоянии неравновесия, к самым малым, самым ничтожным отклонениям (флуктуациям) делает невозможным прогнозирование катастрофы. Причиной ее действительно может послужить все что угодно. Даже такие, на первый взгляд, эфемерные колебания, которые при других обстоятельствах не имели бы никакого значения. Пылинка вдруг сдвигает чаши весов. В этом отношении обретает смысл известный исторический анекдот о том, что Наполеон проиграл битву при Ватерлоо исключительно из-за насморка. Если бы не эта ничтожная флуктуация в резко неравновесной ситуации военного столкновения, история Европы была бы другой.
Применительно к нашей теме очень иллюстративен финансовый кризис 1997–1998 гг. в Юго-Восточной Азии. Начался он, как позже отмечали обозреватели, буквально на ровном месте. Зашатавшаяся по каким- то причинам экономика Таиланда подтолкнула Малайзию, Индонезию и Филиппины. Это ударило по Тайваню, где как раз были местные трудности, и спровоцировало кризис национальной валюты в Гонконге. «Поехала» экономика Южной Кореи — начали «осыпаться» рынки всего Юго-Востока. Инвесторы стали в панике изымать капиталы — рухнула спекулятивная пирамида (государственные краткосрочные обязательства), выстроенная российским правительством. Деньги еще быстрее побежали из развивающихся стран — развалился громадный бразильский рынок. Лихорадочные колебания бирж охватили тогда весь мир. Специалисты считают, что удержать от падения экономику США удалось лишь ценой колоссальных усилий14. А ведь все началось в Таиланде — не самом мощном и далеко не самом развитом государстве.
Причем, существенный вклад в динамику неравновесности вносит глобализация. Если раньше, в докомпьютерную эпоху, опасные флуктуации гасились либо государственными границами, либо физическим расстоянием, которое создавало достаточный временной лаг, чтобы принять необходимые меры, то сейчас, в среде «мгновенных коммуникаций», они распространяются со скоростью лесного пожара. Независимо от своего характера, будь то птичий грипп, компьютерный вирус, терроризм, финансовый кризис, они порождают волну, идущую по всему миру. Слабое потрясение где-нибудь на краю Ойкумены оборачивается гигантским обвалом в центре мощной цивилизации.
Та же механика, на наш взгляд, проявляет себя и в череде природных бедствий, участившихся в последние десятилетия. Разумеется, высказывание о том, что антропогенный фактор, технологическая деятельность человека влияет на биосферу Земли, давно стало банальностью. Оно уже интереса не вызывает. Однако, привыкнув к этой банальности, как правило, забывают, что в сильно неравновесных системах, каковой, несомненно, является ныне геодинамика климата, следствие может оказаться намного масштабней причины. Мы, разумеется, не можем выделить исходные «детонирующие» подвижки,
