Медленно тянулось время. Было тепло, но не жарко — зима все же, в родных лесх сугробы уже лежат, небось, а тут, в треклятом Зул-кадаше, теплынь, ровно на дворе середина лета. Луня покидал в ствол дерева берский топорик, пострелял из лука, перекусил, помахал мечом — теперь прадедов клинок уже не казался ему таким тяжелым, как вначале похода — руки окрепли, и загрубели, мозоли на ладонях сделались, ровно каменные.
Луня все время представлял, что происходит сейчас там, на ближних подступах к зулской крепости. Наверняка отрядники долго подкрадывлись, стараясь подобраться как можно ближе незамеченными. Потом в дело пошел жезл, если только он, во славу всех светлых богов, и впрямь сможет отвести глаза зулам. Вот отрядники уже внутри каменных стен, вот они видят…
— Д-о-о-о-н-н-г!! — протяжно и низко разлился окрест низкий и тягучий звук. И сразу за ним еще:
— До-о-онг!
Вздрогнула земля под ногами, глубинный гул прокатился в недрах ее.
«Началось!», — понял Луня, и сердце у него бешеного забилось. Он не выдержал, проворно вскарабкался на вершину дерева, к которому привязал конец повода, и начал напряженно всматриваться в красноватые холмы, за которыми скрылись отрядники. Ну, ну когда же?..
Прошло еще довольно много времени, солнце на полторы ладони сместилось на небосколоне, заваливаясь к закату, когда зоркие Лунины глаза заметили меж холмов какое-то шевеление. Идут! Или нет? Или… Точно, идут, вернее, бегут, торопятся, двое тащат одного, высокий — это Терл, тоже сгибается под чьим-то телом. Не уж-то побили наших?! Луня кубарем скатился с ветки, на которой сидел, отвязал коней и повел их на встречу отряду — вдруг погоня, тут каждое мгновение на счету.
И ведь как чувствовал!
— Беда, Лунька! — задыхаясь от бега, проорал издали Шык: — Коней давай, уходить надо!
Луня быстро отвязал продетый сквозь узды арпаков ремень, освободил лошадей, и подбежавшие отрядники начали запрыгивать в седла. Зугур и Фарн закинули на коня хрипящего, покрытого кровью Чу, вагас споро примотал тело ремнями. Терл бросил попрек своего седла безжизненное тело Сура. Луне хватило одного взгляда, чтобы понять — Сур мертв, достали его проклятые!
А сзади уже накатывалось противное, многоголосое завывание:
— Зу-у-ул! Зу-ул!
Спрашивать, что да как, было некогда — копыта арпаков ударили в пыль, и отряд начал уходить от погони, устремляясь на восход. Через некоторое время Луня оглянулся — посмотреть, что там, позади, оглянулся — и испугался! Из ложбин между холмами выносились зулы, и было их никак не меньше полутора, а то и двух сотен!
Ящеры мчались, высоко поднимая задние лапы, а передние, с длинными, загнутыми когтями, тянули вперед, словно уже были готовы вцепиться в живую плоть ненавистных им теплокровных. От отряда их отделяла сотня шагов, но нелюди и не думали сдаваться — вопя: «З-у-у-л! Зу-у-ул!», они неслись, едва ли уступая арпакам в скорости.
— Мать-Заступница Мокошь, Род Великий, Влес-Предок, обороните и защите, не дайте сгинуть на поганой чужбине! — взмолился Луня, стуча зубами и нахлестывая коня, но тут слева, наперерез отряду из- за холма выкатились новые массы зулов — еще с сотню, и стало уже не до поминания богов — зулы отрезали, отсекали отряд от пути назад, гоня на полдень, в неизвестные, пустынные земли.
Мчались, летели весь день. В горячке бешеной скачки умер Чу — попросту истек кровью, и теперь тело его болталось на спине коня, словно тряпичный куколь, что вяжут роды из соломы и мешковины на праздник Лады. Темнело, но зулы и не думали отставать. Три сотни ящеров, самое меньшее, бежало за отчаянно пытавшимися оторваться от них людьми, гоня отряд все дальше и дальше в глубины неведомых земель.
Ночью попробывали свернуть на восход и едва не поплатились жизнями всех отрядников — зулы широко раскинули охват загонного полукруга, и лишь стремительность арпаков унесла людей от кривых когтей нелюди. Луня на скаку успел выпустить пару стрел, даже умудрился попасть в одного зула, но тот даже не обратил на торчащую из груди стрелу никакого внимания — так и мчался с ней, сверкая в темноте желтыми глазами.
Глаза эти, светящиеся, напоминающие совиные, были еще более ужасными, чем не прекращающийся вопль зулов, и оглянувшись пару раз, Луня едва не свалился под копыта арпака от страха — все пространство позади отряда было заполнено призрачно мерцающими парными огоньками!
Местность менялась — кончились холмы, под копыта коней ложилась теперь привольная степь, поросшая жесткой, короткой травой.
— Жаль, бурьяна нет… Пал бы пустить! — проорал на скаку Зугур, и указал рукой на запад: — Там… река вроде! Может, попытаем счастья?!
Шык только кивнул — он был стар, и бешеная скачка выматывала его сильнее, чем остальных, хотя туже всех, пожалуй, приходилось Гроуму непривычны к коню грем держался в седле лишь благодаря ремню, которым он догадался обвязать себя, пропустив петлю под брюхом арпака.
Отрядники начали заворачивать коней на закат. Зулы, широким полумесяцем охватывая отряд, слишком растянули восточную его сторону, пресекая все попытки людей уйти туда, откуда они приехали несколько дней назад. Западное крыло погони, напротив, сбилось в кучу, и шло почти-что позади отряда. Путь на закат был свободен, главное — надо было проскочить под носом бегущих зулов, чтобы они не успели повернуть раньше. Днем людская задумка была бы замечена зулами сразу же, но ночью они лишь видели впереди себя темную массу всадников да слышали топот копыт. На это и надеялся Зугур, неожиданно скомандовав поворот. Арпаки, приседая на задние ноги, вздымая тучи пыли вперемешку с мелкими камнями, повернули и теперь отряд мчался уже не на полдень, а на закат, проскользнув под самым носом замешкавшихся зулов.
На рассвете измученные до самой крайности отрядники увидели впереди бурую стену камышей — чутье не подвела степняка Зугура — отряд приближался к плавням какой-то реки.
Всадники с налету вломились в ломкую, шуршащую стену, под копытами коней вспенилась мутная вода. Арпаки потянулись к влаге, но все в отряде знали — несколько глотков, и кони, запалившись, падут. Отчаянно лупя лошадей палками, древками копий, ножнами мечей, люди гнали их все дальше и дальше, а Зугур, чуть приотстав, высекал искру — сухой камыш должен был вспыхнуть дружно и стена огня преградила бы путь зулам.
Камыш действительно занялся быстро и пошел полыхать, с треском поглощаемый огнем. В гуле пожарища стихли вопли неутомимых в погоне зулов, дым застил глаза, взошедшее солнце плыло в нем, словно кошмарный зулский глаз, жестокое и страшное.
Кони по грудь перешли неглубокую протоку и вновь вынесли всадников на твердую землю.
— Отрываемся! — прокричал Зугур: — А не то настигнут!
И вновь скакали, загоняя и без того усталых коней, пересекли еще две протоки, запалили еще две камышовые стены, и лишь к полудню остановились.
— Ну, кажись, оторвались! — Зугур спрыгнул с коня, и повел его шагом по кругу, чтобы арпака постепенно остыл, чтобы не дало сбой и не разорвалось бешено колотившееся от долгой неистовой скачки лошадиное сердце. Остальные сделали то же, потом долго обтирали пот и грязь с конских спин, и лишь когда лошади были обихожены, люди позволили себе упасть на землю и закрыть глаза.
Отдых был кратким — погоня висела на плечах, тут не до сна. Быстро поели. Луня пытался вызнать, что же произошло в крепости зулов, но люди были слишком измучены, чтобы отвечать. Лишь Гроум, оторвавшись от куска вяленого мяса, коротко сказал:
— Мы выполнили то, зачем шли! Новый Мир не родится, Карающий Огонь уснул! А потом кто-то, кто стоял у дыры в земле, сломал колдовской жезл, что был у твоего волхва, зулы увидели нас и бросились…
— Этот кто-то… не был зулом, размотай его кишки небесный вихрь по семи пустыням! — буркнул Зугур, лежа на спине: — Шык кинул в него свою бронзовую булаву, но тот увернулся — и повелел ящерам убить нас. Сур погиб сразу — прыгнувший зул порвал ему горло. Чу прижали между камней, он отстреливался, но и его достали. Если бы не Терл, вообще бы не ушли… Как пошел махать своим молотом, от этих зулов только лапы да хвосты полетели!
