Колдун вскочил, крича что-то, размахивая руками, полы его плаща разлетелись в разные стороны, и тут низко-низко над головами путников ударил гром и блеснула ослепительная молния!
Гроза, зимой!
«Не иначе, усердием богов сотворено сие!», — пронеслось в голове Луни, и он с изумлением принялся разглядывать низкие, черные тучи, словно хотел увидеть в разрывах клубящегося мрака летящих по небу отца дождей Похвиста, а то и метателя молоний-огниц Пера.
Но не пролетали над растерянными, усталями и измученными людьми могучие боги, зато дождь после молниевых сполохов сразу усилился, стало холодно. Вода ледяными струйками потекла под рубаху Луне, отяжелела одежда. За шумом дождя перестал быть слышен клич приближавшихся зулов.
— Холод! — Зугур первым сообразил, в чем дело: — Идет холод с гор! Вперед, быстрее, и мы спасемся!
Он почти что волоком потащил упирающегося Гроума к коню, Луне махнул рукой — садись позади меня, подтолкнул Фарна, дернул за рукав Шыка, и вот уже четыре изможденных арпака поскакали к невидимым в темноте горам, неся на своих натруженных спинах пятерых таких же измученных людей.
Скакали всю ночь. В темноте, за пеленой косо бившего в землю дождя было плохо видно, но горы сильно приблизились, судя по камням, попадавшимся повсюду, и по то и дело возникавшим из темноты на пути всадников скалам. Потом умер конь Фарна, просто упал и даже не бил ногами в агонии — смерть мгновенно прибрала конскую душу, облегчив страдания несчастного животного. Почти сразу же за конем Фарна пал и скакун Гроума. Животные не выдержали первыми, хотя Луне и подумалось, что всю основную тяж их бешеного бегства приняли на себя именно арпаки…
Зулы, не смотря на похолодание, не очень-то отстали от людей. Нет-нет, да и прорывался сквозь шорох дождевых струй их надсадный клич «Зу-ул! Зу-ул!». Надо было спешить, спешить из последних сил — никому не хотелось умирать на пороге спасения, и люди заставили себя подняться и двигаться вперед.
Зугур усадил полубезумного Гроума в седло вместо себя, Фарну велел держаться за ногу Шыка, сам схватился за латаный Лунин поршень, и так то ли ехали, то ли бежали, до самого рассвета…
А на рассвете пошел снег. Случилось это настолько внезапно и неожиданно, что Луня едва не свалился с коня — из серого, туманного утра выплыли прямо на путников огромные, черные тучи, похожие на напитанные водой овчины, ударил ветер, и понеслись, закружились, замелькали повсюду белые хлопья. Поднялась метель, настоящая зимняя метель, и под ногами стали буквально на глазах расти сугробы. «Точно, без богов не обошлось!», — решил Луня, прикрывая глаза от секущего по ним мокрого снега.
Страдая от холода, насковзь промокшие путники вместе с двумя оставшимися конями забились в какую-то щель между скалами, натянули на себя все, что осталось у них в котомках, и молили всех богов, и своих, и чужих, лишь об одном — чтобы нежданный снегопад заморозил поганых зулов, отмстил за погибших товарищей…
Снег кончил идти к полудню. Шык разбудил пригревшегося и уснувшего Луню, и вслед за Фарном и Горумом роды начали выбираться из снежного плена — их расщелину завалило почти на человеческий рост. Зугур остался сидеть на камнях, в самой глубине. Он плакал и не стеснялся слез — ночью умерли последние кони, и вагас прощался с ними.
Откопались. Метель утихла, и взглядам выбравшихся из-под снежной пелены людей предстала белая до самого горизонта, холмистая предгорная равнина, та самая, по которой они вчера бежали, ехали, скакали, без надежды на спасение, с кошмарным врагом на плечах. Теперь все было иначе. Снег словно забелил, растворил все страхи, всю боль потерь, весь ужас и всю усталость. Захотелось жить, захотелось вернуться домой, выспаться на теплой печке, отведать теплого жита, попить парного молока из глиняной крынки, и снова — спать, в тепле, под мохнатой медвежьей шкурой…
Лунино внимание привлекли ряды одинаковых, невысоких снежных холмиков, которыми был усеян весь склон ближайшего скалистого холма.
— Это что… зулы?! — испугано спросил он у остальных. Все переглянулись — две сотни шагов отделяли сейчас людей от тех, кто поллуны почти без устали, сна и отдыха гнал их по своей земле, повинуясь воле неведомого хозяина. Гнал, гнал — и загнал, вот только не уж-то снег действительно остановил грозных ящеров, когда добыча уже была у них в руках? Луня на глаз прикинул — зулов было около четырех сотен.
— Надо убираться отсюда, други! — Пробурчал сумрачный Зугур, выбравшись следом за остальными из расщелины: — Не ровен час, оживут эти твари, тогда все, нам всем тут конец придет!
— Не оживут! — вдруг ощерился Гроум, выхватил из рук Фарна секиру, и прежде чем его смогли задержать, шагнул через снежный гребень вниз, и пошел, высоко и смешно поднимая ноги, по глубокому снегу прямо на занесенных зулов. Он что-то кричал, размахивая и потрясая руками, он драл свою бороду, далеко в сторону отшвырнул шапку, дав ветру трепать свои седые волосы…
— Тронулся колдун! — прошептал Зугур, но тут Гроум достиг, наконец, засыпанных снегом зулов, и началось что-то невообразимое!
По воле колдуна по всему склону пронесся вдруг рукотворный вихрь небывалой силы, сметая снег с камней, скал и с лежащих на них зулов. Гроум подошел к крайнему и ткнул его острием на конце секиры. Ящер был жив, он слабо пошевелился, попытался отползти, но его тут же настиг удар блеснувшего оружия, развалив напополам. Однако Гроум скоро понял, что с секирой ему пришлось бы ходить меж оцепеневших врагов очень долго, и он оставил ее торчать меж камней, а сам, подняв руки, занялся чародейством.
Никогда еще Луня не видел такой ворожбы! Огромные ледяные скалы по воле Гроума вырастали вдруг из снега, вырастали, чтобы в тот же миг, в крошеве ледяных брызг, обрушиться и раздавить скорчившихся ящеров. Удары невидимых молотов вбивали тела зулов в камень, оставляя лишь огромные пятна слабосветящейся зеленоватой крови, огонь и каменные вихри кидали ящеров из сторону в сторону, испепеляя их, раздирая на части, размазывая по камням внутренности… Вскоре весь склон был покрыт кусками тел мертвых зулов, скалы вокруг светились от их холодной зеленой крови, а посреди всего этого стоял, опершись на секиру Фарна, гремский колдун, и на губах его играла зловещая улыбка — он все же отомстил за смерть соплеменников, пусть и не тому, кто был виновен в их гибели, ну так хотя бы его прислужникам!
— Вот и все! — просто и буднично подытожил Шык: — Ну что, Лунька, теперь — в погоню за зулским хозяином?
ИНТЕРЛЮДИЯ I
Землю трясло. Дрожала твердь, колебались скалы. Воды морей порождали исполинские волны, которые смывали целые селения, даже если они отстояли от берега в полудне пути.
Всюду горели леса, и дым пожаров застилал небо. Обезумевшие животные метались меж пылающих дубрав, сбивались в стада, и в тщетной надежде спастись бросались в воды рек и озер, где и тонули.
По степям двигались огромные стаи зеленой саранчи, пожирая на своем пути все — и траву, и кусты, и даже черноземный слой самой земли, превращая его в серую мелкую пыль.
В горах, не смотря на позднюю осень, шли проливные дожди, и многие реки вышли из берегов, затопив обширные земли, никогда не ведавшие о наводнениях.
Карающий Огонь терзал весь сущий мир, пугая, калеча и истребляя его обитателей. Но пуще всех страдали люди, самые разумные и умелые из жителей земных, ибо Карающий зажигал в их умах безумие, уподобляя род человеческий всем остальным живым тварям.
По всей Земле, там, где раньше мирный охотник, табунщик или оратарь вершил свои неспешные труды, ныне грохотали боевые барабаны, ревели рога, полыхали костры, и отряды воинов рыскали окрест в поисках врагов, подлинных или мнимых.
Дружины кельт-пелагов, подняв на шестах восьмиконечные знаки бога войны, двинулись в поход на ивров, полудиких жителей крайней закатной оконечности обитаемых земель, и песни кельских жрецов заглушали стоны и вопли убиваемых на порогах собственных хижин несчастных.
В землях этросов возникла смута, род пошел на род, и там, где вчера еще в теплых речных заводях
