— Попозже.
— Так, так. У нас гостит некая Линда Гилпин, — объяснил Галли. — Вчера уехала на какое-то сборище, в свою старую школу. Я ее предупреждал, она там совсем усохнет, но что поделаешь! Хорошо, пойду покажу Джону замок. Вам повезло, Джон. В особый день с посетителей берут полкроны, ха-ха.
Когда дверь за ними закрылась, леди Констанс выпустила воздух, который так и держала все это время. Менее воспитанная женщина еще бы и выругалась, ибо беседы с Галли действовали на ее нервы, как наждачная бумага. И сказать ничего нельзя, виноват Аларих. Вот ему она скажет… — и тут он вошел.
Те, кто изучил ее характер, удивляются, почему она ждала до сих пор, но мы это объясним. О приезде Джона она узнала, когда у нее был приступ невралгии и ей запретили вставать.
Мы уже говорили, что леди Констанс любила герцога любовью сестры. Однако по ее нынешнему взгляду никто бы этого не угадал. Так смотрят, в лучшем случае, тетушки.
— Да, Аларих?
— Э?
— Я говорю, да, Аларих?
— Очень глупо, — заметил герцог. — Что ты имеешь в виду? Я ничего не сказал, при чем тут «да»?
Леди Констанс совсем уж оцепенела. Как обычно, герцог рыскал по комнате, перебирая мелкие предметы и бросая неприязненные взоры на фотографию Скунмейкера. Опять же, как обычно, ей при этом казалось, что множество муравьев гуляет у нее по спине; и она вспоминала уроки гувернанток.
— Я сказала «Да, Аларих», потому что хотела спросить, зачем ты пришел.
— Э?
Любовь сестры убыла еще порядка на два. Муравьи расплодились.
— Тебе что-нибудь нужно?
— Да. Марка. Пишу в «Тайме», насчет правительства. Никто ничего не смыслит. А кто это Джейн?
— Прости?
— Тут подписано: «Джейн». От кого это?
— Не читай мои письма.
— Я и не читаю. Они скучные. Почему Скунмейкер глупо хихикает?
— Мне очень жаль, — сказала леди Констанс, — что улыбка моего мужа тебя не устраивает. Если хочешь, позвоню по международной и попрошу учесть твою критику.
— Э? — откликнулся герцог, вертя письмо от некоей Эми, которое ему понравилось. — А что этот Фред натворил?
— Прости?
— Вот она пишет, надо с ним развестись. Наверное, такое отмочил…
Леди Констанс со свистом вдохнула воздух.
— Положи мое письмо! Слушай!
— По-моему, — заметил герцог, — ты беспокоишься. В чем дело, а?
— Беспокоюсь? Я бешусь. Это — замок, а не гостиница.
— Ты насчет Траута?
— И Халлидея.
— Ну, Трауту я продаю картину, — объяснил герцог. — Надеюсь, что даже существо женского пола поймет такую несложную мысль. А Халлидей…
— Что ты собираешься продать ему? Видимо, это уже не замок, а торговый центр.
Герцог руководствовался тем же правилом, что и Галли: ругают тебя? Нападай.
— Чего ты язвишь? — спросил он. — Ах-ах-ах-ах! Разъязвилась. Я тебе и так скажу, а то будешь перед ним выпендриваться. Давно думаю, как эти янки терпят. Губы скривишь, глаза — на нос, смотреть противно! Ну, ладно. Значит, когда я ушел…
— Откуда?
— Ну, когда Эмсворт свихнулся. Да, у него в детстве никто не отнял соску?
— Ничего не понимаю!
— Ладно, Халлидей разберется. Прямо так и спросит. Так вот, ты легла, а мы с Трипвудом решили, что Эмсворта надо лечить. Психика ни к собакам, если ты знаешь, что это такое.
— Конечно, знаю!
— Вот. Надо лечить. А лечат — врачи. Я давно говорил, еще когда он вздумал пустить свинью на ипподром.
— Этого не было!
— Было, было.
Муравьи, объединившись со всеми своими родственниками, маршировали под звуки гимна.
— НЕ БЫ-ЛО! Он мне сам сказал.
— А ты чего ждала? — не сдался герцог. — Ляпнул, а потом спохватился. Я слышал, еще и отговаривал. Но дело не в том. Мы с Трипвудом хотели позвать Родерика Глоссопа, но его нет, а Трипвуд знает его ассистента. Мы и позвали. Вот он, прошу.
По ходу этих объяснении леди Констанс остывала. Она никогда не заблуждалась насчет Кларенса, но теперь всполошилась всерьез. Да, кто-кто, а психиатр ему нужен. Только справится ли этот Халлидей?
— Он очень молод, — сказала она.
Герцог пристально смотрел на фотографию Скунмейкера.
— Смешная у него голова. Как луковица.
— Он очень молод, — повторила леди Констанс.
— Вот уж не сказал бы! Твой Скунмейкер…
— Я имела в виду мистера Халлидея.
— Конечно, молод, а что? Если он младший, значит — не старый, — рассудил герцог, удивляясь тому, как отупела Конни среди америкашек. Простых вещей не понимает.
Минуты две, а то и три Галли и Джон молчали. Галли думал о том, как ловко решил он всякие проблемы (чего не сделаешь, если ты не был пеликаном), Джон ощущал то, что ощущают после первой встречи с леди Констанс, не пожелавшей проявить любезность, и после удара мешком по голове. Ему казалось, что он долго пробыл в холодильнике с королевой Елизаветой I.
— Держался ты неплохо, — сказал Галли. — Сдержанная приветливость. Не каждый выдержит это с таким апломбом. Очень может быть, что прекрасная Линда будет как пыль под твоей колесницей.[14] Жаль, что ее нет, но часа через два будет.
— К тому времени я приду в себя.
— Да, вообще-то после Конни надо оттаять. У меня — иммунитет, но я знаю, что делается с другими. Помню, попался мне рассказ «Птица с тяжелым взглядом», и я все думал, не видел ли автор мою сестру. Вся в отца, он мог открыть взглядом устрицу. Держись, нервы тебе нужны для прелестной Линды!
— Я бы попросил…
— А что такого? Я человек простой. Прелестна — значит прелестна. Заметь, у нее тоже будет нелегкий взор. Выбирай слова. Рекомендую стиль печальных воспоминаний. Напомни, как вы плыли на байдарке, мир исчез, ни один звук не нарушал летней тишины, а серебристые струйки…
— Мы не плыли.
— Что, на лодке не катались?
— Нет.
Галли удивился и заметил, что без лодки с небольшим пикником он единения душ не мыслит.
— Где же вы объяснились?
— Да мы и не объяснялись. Я спросил, не выйдет ли она за меня замуж, она согласилась, все в такси.
— Но раньше ты ее видел?
— Да, в гостях.
