— Не на лодке?
— Нет.
— Жаль. Как вы познакомились?
— У нее в лавке.
— В лавке?
— Ну, в таком магазинчике. Он прогорел.
— А что там было?
— Цветы.
— Ты зашел купить прекрасных роз?
— Нет. Я зашел, потому что увидел ее через витрину.
— Любовь с первого взгляда?
— У меня — да.
— А потом что?
— Оказалось, что я учился в Оксфорде с ее братом.
— А потом?
— Встретились в гостях.
— И говорили про брата?
— Среди прочего.
— А потом?
— Ходили в кафе.
— Часто?
— Не очень. Зачем ей со мной ходить? Кто я, в сущности, такой?
— Мой крестник. Прекрасно играешь в гольф. Да, Господи, что она, царица Савская?
— Конечно.
— Елена какая-нибудь?
— Да, Елена, и еще Клеопатра. Вы же сами знаете, вы ее видели.
Галли не спорил; точно то же самое думал он о Долли Хендерсон. Однако крестный просто обязан быть адвокатом дьявола.[15] Линда ему понравилась, но он понимал, что характер у нее не идеальный. Она не похожа на героиню стишка, которая могла сказать о себе: «Плачу от счастья, когда улыбнешься, если сердит — трепещу». С такой женой обеспечена хорошая борьба.
Все это он и высказал.
— Хорошо, — согласился он, — вид у нее приятный, но это еще не все. Беседа в тисовой аллее показала мне, что кротость ей неведома. Да, этот суд ее поразил, но она и вообще напомнила мне одну девицу, которая уколола меня в ногу шляпной булавкой. Мало того, она напомнила песенку моей юности. Один молодой человек повел в Хемстедский парк свою подругу. Начался дождь, бутерброды промокли, и вот что сказал страдалец: «Одна заплачет, другая — нет. Что это значит? О, сколько бед! Она кричит, кричит, кричит, она ворчит, ворчит, ворчит и не дает мне спеть куплет! Ах, Нэнси, Нэнси, Нэнси, зачем же ты ворчишь? Ах, Нэнси…» В общем, похожи. Тот самый тип характера. Ты готов к такой супружеской жизни?
— Да.
— Не боишься?
— Нет.
— Беги, пока не поздно, а?
— Не хочу.
— Что ж, — подытожил Галли, с удовольствием слагая обязанности дьявольского адвоката, — я тебя понимаю. Мы мало знакомы, но она мне нравится. В конце концов, что такое крик? Зато не скучно. Сосредоточимся на методе. Их — сотни. Один пеликан проглотил таблетку и упал со страшным криком. Правда, после промывания желудка она все равно его отвергла. Но вообще мысль хорошая. Нравится тебе?
— Нет.
— Тогда — несчастный случай. Если ты лежишь на ковре, обливаясь кровью… Один пеликан помирился с невестой, когда его стукнули табакеркой. У нас она есть. Дай Биджу денег, а то и просто уговорим… Нет? Трудно на тебя угодить. Так и хочется сказать: «Привередлив».
Они помолчали. Джон смотрел на озеро, словно сэр Бедивер, внезапно осознавший, как душен летний день.
— Что, если я выкупаюсь? — спросил он. Галли не возражал.
— Полотенца и прочее — вон в том домике. Кларенс купается каждое утро. То ли для здоровья, то ли смывает запах. А я полежу в гамаке.
Он ушел, Джон направился к домику, и Линда Гилпин, решившая окунуться на обратном пути, увидела его минут через десять. Она застыла, поморгала, не веря своим глазам, и кинулась прочь, чтобы найти Галли, ибо женское чутье подсказало ей, что без него такие вещи не делаются.
Кипя естественным гневом, она решила все же держаться с прохладным достоинством, показывая, что ей совершенно безразлично, есть в замке Джон Халлидей или его нет. Что он ей, в сущности? Смешно, честное слово!
Такие мысли прервал звонкий, но мелодичный звук, быстро набирающий силу.
Бидж звонил к обеду, бил в гонг.
Бидж положил палочку, сдержанно радуясь завершенному делу. Он любил слушать, как обеденный звон доходит до полной силы и угасает нежным пианиссимо, словно далекий гром. Не сразу довел он свое мастерство до такого совершенства. Поначалу он просто бил, ударял; теперь — мог поспорить с любым дворецким Англии. Галли заметил как-то, что дело тут — в плечевых мышцах. Бидж склонялся к мысли, что главную роль играет поворот руки.
Обычно после гонга наступала тишина, но на сей раз ее заменил грохот, словно сыпали уголь. Дело в том, что Говард Чесни поскользнулся на последних ступеньках, налетел на журнальный столик, схватился за него и застыл, радуясь, что жив.
Рядом с ним оказался Бидж. Обычно он проходил мимо, метнув в него холодный взгляд, но па «гадаринская свинья»[16] привлекло его внимание. Стараясь подчеркнуть, что о фамильярности не может быть и речи, он спросил:
— Надеюсь, вы не расшиблись, сэр?
Говард только что в этом убедился, похлопав себя руками, как хлопали его полисмены там, на родине. Кости оказались целы.
— Все в порядке, — браво сказал он. — Схватился за столик. Скользко.
— Да, сэр.
— А почему?
— Не знаю, сэр. Не справлялся, сэр, — строго ответил Бидж. Помощь — одно, болтовня — другое.
Он величаво удалился, и вбежала Линда. Говард Чесни любил потолковать с хорошенькими девушками, но она куда-то делась, сменившись Ванессой.
— Привет! — сказала соотечественница. — Вас-то я и ищу.
Как мы помним, она собиралась заняться его нравственным кодексом. За это время ей удалось установить, что он еще ниже, чем кажется.
— Вы не видели Уилбура? — спросила она, и тут появился Уилбур, упражнявшийся в бильярдной. — А, вот и вы! Сейчас откроем собрание.
— Что? — не понял Уилбур, думая о том, как идет ей вечернее платье.
— У нас же заговор, — объяснила она. — Сядем вот здесь, никто не услышит.
Она повела их в уголок, где стояли латы. Скорее всего, в них никого не было.
— Так вот, насчет картины. У меня хорошая мысль. Простая. Чем проще, тем лучше, верно?
Уилбур кивнул и прибавил, что чем сложнее, тем хуже, проиллюстрировав эти слова примерами из своей семейной жизни.
