— Планы изменились. Не смотрите вы так. Я вам верю. Я знаю, что слово Трипвудов — крепче камня. Просто кое-что изменилось. Можно говорить при кошке? Это секрет. Я выхожу замуж.
— Что!
— Да, выхожу.
Голос у Галли дрогнул.
— Не за Данстабла?
— Ну что вы! С чего бы?
— Он считает вас очень богатой, вот и ухаживает. Спросите Конни.
— Ухаживает? Ах, вот что он делал! А я никак не могла понять.
— Именно, вот что. Но если это не Данстабл…
— … это Уилбур Траут. Ну, говорите.
— Что?
— «Хм».
— Не собираюсь.
— Так это, с упреком.
— И не упрекаю. Почему вам не выйти за Траута? Все остальные выходили.
— Да и я чуть не вышла. Мы были когда-то помолвлены.
— Меня другое волнует, достаточно ли он хорош. Девушка, одурачившая Конни, заслуживает лучшего из мужей. Лучший он?
— Будет лучшим. Я за него возьмусь.
— Думаете, он перестанет так реагировать на блондинок?
— Конечно. Это нервное.
— Тогда — поздравляю.
— Спасибо.
— Вы не огорчитесь, если я вздохну?
— Пожалуйста. А зачем?
— Жалею крестника.
— Что с ним такое?
— Трагедия. Данстабл не разрешает жениться.
— Господи, да это же кончилось при Виктории!
— Не совсем. Если опека особо оформлена, без согласия замуж не выйдешь.
— А он не согласен?
— Вроде бы, нет. Надо его чем-то поддеть. Вы не знаете его тайн?
— Простите, не знаю.
— И я тоже. Зря мы его прокатили. Если бы он был в «Пеликане», я бы следил за ним, набрал материала для шантажа.
— Да, тут придется ждать морской пехоты, — сказала Ванесса. — А, вон и Траут! Бегу. Вы будете в Лондоне?
— Наверное. Зачем тут сидеть, если я ничего не придумал?
— Позвоните, я в «Баррибо». Пока. Ждите морской пехоты.
Она убежала, он почесал кошку. Все-таки он немножко утешился.
Проводив машину, леди Констанс через должное время стерла с губ приветливую улыбку. Она была растеряна. Ей казалось, что в глазах Уилбура Траута светился огонь любви. А как он говорил с Ванессой! «Не холодно? Может, дать плед? Точно не надо? Ну хорошо, а закурить можно? Дым не помешает? Дать сигарету? Пожалуйста. Прошу». Вот так.
Словом, их разговор можно было вписать в «Ромео и Джульетту»; и леди Констанс поспешила к герцогу. Она решила предупредить, что у него есть соперник, время терять нельзя.
Герцог был в том самом состоянии, когда сильные мужчины меряют шагами комнату, сдвинув брови. Мерять он не мог, болела нога, но брови сдвинул.
— Эй! — заорал он, увидев гостью. — Бидж говорит, Траут уехал.
— Да, это правда.
— А куда?
— В Лондон.
— Совсем?
— Совсем.
Герцог мог сложить два и два.
— Выкамаривалась перед ним?
— Что ты!
— Чего же он уехал?
— Не знаю.
— Как же я продам картину? Нет, это ты его спугнула! Леди Констанс опустилась в кресло. Другая бы шмякнулась в него, как мешок с углем.
— Перестань. И оставь ты эту картину. Не в ней дело.
— То есть как не в ней? Что ж мне, тащить ее к Сотби? Да там не дадут и полцены!
— Ты слушай. С ним уехала Ванесса.
— Уехала?
— Да.
— Почему?
— Уговорил, наверное. Он в нее влюблен.
— Не дури.
— Влюблен, я вижу.
— Ну, он, но не она же. У него нос переломан.
— Да, вероятно, она не влюблена. Но уступить может. Действуй, Аларих.
— Как это?
— Напиши ей. Она остановится в «Баррибо».
— Знаешь, как там дерут в ресторане?
— Сделай предложение. Скажи, что получишь лицензию от архиепископа Кентерберийского.
— Ах, ах, ах! А он сколько слупит?
— Аларих, перестань. В такие минуты не до глупостей.
— Кому? Не мне. Ты что думаешь, я золотой мешок?
— Господи, Аларих, ты вспомни, кто она!
Это подействовало. Глаза у герцога загорелись. Возможно, это был не тот огонь, который сверкал в глазах Уилбура Траута, но в яркости он не уступал.
— Сейчас напишу! — вскричал герцог чистым, как рожок, голосом.
— Правильно. Бидж пошлет со станции, заказным.
— А что писать-то?
— Я скажу. Начни так: «Я долго не решался писать Вам, потому что я, быть может, немного стар для Вас.»
— Стар? — удивился герцог. — Что ты имеешь в виду?
— В общем, — продолжала леди Констанс, — я напишу, а ты перепишешь.
Когда она написала, а он стал читать, письмо ему не понравилось, словно он был одним из тех шотландских критиков, на которых жаловался Байрон.
— Нет, такой чуши!.. — вскричал он.
Если леди Констанс обиделась, она это скрыла. Кроме того, как все авторы, она знала, что творение ее безупречно.
— Да? — сказала она. — Что именно оскорбляет твой чувствительный вкус?
— Ну, хоть это: «Я не могу без Вас жить».
— Заменим на «без Ваших денег»?
