— Пуффи… — начал он.
— Ничего не дам! — сказал Пуффи.
Мартышка заплясал на месте. Гул вокруг сыщика еще не стих, но запись явно кончалась.
— Хочешь хороший совет?
— Да?
— Верный.
— Да-а?
— Абсолютный верняк. Пуффи усмехнулся.
— Не держу пари. На что мне какие-то два фунта! Недавно, в Лё Тукэ…
Мартышка кинулся к Плуму, расталкивая трутней.
— Мистер Плум!
— Да?
— Тут один мой друг хочет записаться!
— Наличными, мистер Т., только наличными. Закон!
— Чепуха. Это мистер Проссер. Возьмите чек. Вы слышали о мистере Проссере?
— А, мистер Проссер! Это дело другое. Ради такого человека можно нарушить и закон.
Вернувшись к Пуффи, Мартышка увидел, что тот оживился.
— Ты правда что-то знаешь?
— Еще бы! Половину выигрыша дашь?
— Ладно, дам.
— Тогда говори: «Бойскаут». В будке — Хорес Давенпорт, он только что с карнавала.
— В костюме бойскаута? Это точно?
— Точнее некуда!
— Что ж, будут деньги на хлеб!
— С маслом! — восторженно крикнул Мартышка. — Не забудь, половина мне.
Именно в эту минуту мальчик доложил, что его ждет лорд Икенхем; и, едва касаясь ковра, Мартышка побежал в холл. Пятый граф смотрел на него с интересом.
— Пип-пип! — сказал он.
— Пип-пип, — рассеянно бросил племянник. — Дядя Фред, дай мне все, что у тебя есть. Сейчас закроют запись. Хорес привел твоего Пудинга…
— Странно… Прекрасный человек, я ничего не говорю, но здесь ему не место.
— Потом обсудим, привел и привел. А он закрыл Хореса в будке и ведет запись. Все гадают, как Хорес одет. Сколько дашь?
— Против Пудинга? — Лорд Икенхем мягко улыбнулся. — Ничего, мой друг, ни цента. Жизнь научит тебя со временем, что Пудинга объехать нельзя. Кто только ни пытался! Сотни. И где же они?
Мартышка передернул плечами.
— Что ж, теряешь редкий шанс. Я знаю точно, что Хорес был на карнавале, в костюме бойскаута, и домой не заходил.
— Бойскаута? Странно… Нет, не верю. Бейтс, — обратился он к швейцару, — вы видели мистера Давенпорта. Как он выглядел?
— Жутко, милорд.
— Как же иначе? — сказал граф. — Когда такая каланча надевает короткие штаны… А голые коленки! Одно слово, бойскаут.
— Простите, милорд, — вмешался швейцар, — мистер Давенпорт одет не бойскаутом.
— Что!
— Мне показалось, милорд, что это скорее негр. Лицо черное, в руке — копье. Не захочешь — испугаешься.
Мартышка покачнулся. Толстый швейцар поплыл перед его глазами.
— Черное? — выговорил он.
Мистер Плум во главе шествия показался в холле. Он прошел к будке, открыл дверцу, и взорам явилась странная фигура. Природа создала немало чудищ, но еще не было такого, как то, которое ринулось к выходу, скатилось на улицу и кликнуло кэб.
Как и говорил швейцар, лицо у него было черное, длинное тело обернуто в какие-то ткани и прикрыто шкурой леопарда, голова увенчана страусовыми перьями. Оно держало копье, что не совсем сочеталось с очками в черепаховой оправе.
Мартышка ощутил, что добрая рука схватила его за локоть.
— Пойдем, мой дорогой, — сказал лорд Икенхем. — Ждать тебе нечего, встречаться с Проссером — не нужно. Сколько ты ему должен?
— Пятьдесят фунтов.
— Подведем итоги. Бадду ты должен двести, Проссеру — пятьдесят. Если не отдашь Проссеру, он сообщит комитету и тебя выбросят на улицу, где поджидает Эрб. Да, ты живешь поистине полной жизнью! Нам, сельским жителям, до тебя далеко. Но как вдохновляет!
Когда они приехали к Хоресу, Уэбстер сообщил им, что тот — в ванной.
Глава 5
Хорес, который минут через десять появился в пижаме и в халате, был намного приятней того, который выскочил из будки, но печать страдания не исчезла. Лицо, оттертое маслом, а после — водой и мылом, сверкало и пламенело; но глаза глядели печально, если не скорбно.
Когда он увидел графа, к этому прибавилась тревога. Хорес Давенпорт слышал рассказы о родственниках оскорбленных невест. Однако лорд Икенхем ничем не проявлял ярости. Он вообще любил Хореса, хотя и считал слабоумным, а сейчас еще и растрогался.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он. — Я утром заходил, вас не было.
— Да, Уэбстер мне сказал.
— А сейчас, в клубе, вы спешили. Хотел потолковать об этой злосчастной размолвке. Валерия мне все открыла.
— Да? — выговорил Хорес.
— Да. Мы беседовали вчера, она говорила о вас
— Д…да?
— Да. Собственно, она только о вас и говорила. Она обижена.
— Д…д…да?
— Но не горюйте, все уладится. Когда вы доживете до моих лет, вы будете знать, что равнодушные девушки не называют своих женихов лупоглазыми идиотами и не стремятся посмотреть, как те корчатся в кипящем масле.
— Она это все говорила?
— Естественно. Значит, любовь жива. Подождите денек-другой, пусть остынет, а потом — цветы, цветы и цветы. Выбросит — шлите снова. Затопчет ногами — а вы еще. Вскоре вы обнаружите, что это действует. Полного примирения я жду в начале мая.
— Хорошо… — проговорил Хорес.
— Вижу, вы не радуетесь, — заметил граф.
— Нет, что вы…
— Почему же вы напоминаете снулую рыбу в мелкой луже?
— Я озабочен, — отвечал Хорес.
— Ты? — вскричал Мартышка. — Нет, вы подумайте! Это он озабочен! А я? Кто мне говорил, что оденется бойскаутом?
— Я собирался, но передумал.
— Передумал! Ну, знаешь! Ха-ха! У-ю-юй! Тьфу!
