перекрестке одиноко стоит на пьедестале бронзовый мальчик лет пятнадцати, в полный рост, играет в шарики. Каждый раз, как проезжаем мимо него на автобусе, у меня колом встает.
Смотрел перуанскую корриду. Тупая бойня: быка пять раз ткнули шпагой, животное ослабло и свалилось — вот и все. Даже грифы, что кружили над ареной, разочарованно хлопали крыльями.
Видел копа, ведущего юношу за руку. Арестовал? Или просто за руку вел? Если вы разделяете мои вкусы, то загляните в местную баню: от вида обнаженных тел индейских мальчиков дыхание перехватывает. Они — само бронзовое совершенство!
В аптеках продают коду в таблетках, как в Мексике. Гарахан, прочь от меня!
Отправил рукопись писем яхе. Ответь, что думаешь, как тебе?
На этот раз, пожалуй, к аука соваться не стану. Жопа не в порядке, а ведь мне, может статься, придется пожертвовать ради дела своей добродетелью. Кульминацией для Реджи из «Гомосека», наверное, сделаю потерю кишечника. Он скажет так: «Жаль, что за родину я могу отдать только одну жопу» [201].
Люблю, Вилли Ли
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Пукальпа
18 июня 1953 г.
Дорогой Аллен!
Написанное про яхе в печать не сдавай! Материал еще править и править, к тому же я не собрал всех нужных сведений. Яхе не похож на марихуану. Он вообще не похож ни на что мною опробованное. У шаманов все-таки имеется некий секрет, и яхе в чистом виде отличается от яхе, приготовленного колдуном — в отвар добавляют всяких корешков и листиков. Я, словно Дороти Томпсон [202] в штанах, прошвырнулся по джунглям и через две недели думаю накатать историю про яхе.
Этой ночью местный шаман приготовил мне порцию. Я выпил отвар — ощущения не передать словами, но я все же попробую и как можно скорее. Хотя бы черновик набросаю.
Я и еще шестеро индейцев уселись в кружок на опушке джунглей, возле хижины колдуна (я хорошенько намазался цитронеллой). Пили яхе, или айяваска, как зовут его местные. Хранили молчание. Наступило ощущение ясности, безмятежной мудрости, и было в кайф просто сидеть на земле. Продолжение прихода описать невозможно. Меня словно одержал голубой дух. (Умел бы я рисовать — изобразил бы.) Точнее, пурпурно-голубой. Тело наполнилось голубым веществом, я видел узоры, характерные для острова Пасхи или народа маори. А еще древнее лицо, оно ухмылялось. Захотелось секса, секса… с женщиной! Нет, дискомфорта я не испытывал, однако челюсти сжались, будто тиски, руки и ноги судорожно тряслись, и потому я решил принять фенобарбитал и кодеин. Чувство меры отказало, и я закинулся десятью гранами фенобарбитала и тремя гранами кодеина, уделав покойного Фила Уайта. Через пару минут конвульсии прошли. Немного, правда, в сон клонило. Похолодало, налетели москиты, и очень захотелось спать. Тут же ведун сказал: «Мистер хочет уйти». Ну не мог он меня видеть в кромешной тьме! Я отправился домой, зашел по пути в кофейню (хотя, закинутый таким количеством фенобарбитала, обязан был свалиться и лежать без сил), сделал кое-какие заметки и уснул — через два часа после того, как принял феников. Это, похоже, антидот для яхе, они друг друга нейтрализуют. В первый раз, когда я принял яхе, мною тоже овладел голубой дух. Правда, из-за жуткого передоза случилась психологическая амнезия, и ничего не запомнилось.
Через несколько дней сплавлюсь вниз по реке, наведаюсь в гости к другому шаману — у него в округе отличная репутация. Отсутствовать буду недели две, не больше. Надо испытать настоящий приход, выяснить, на что похоже.
Меня достало притворяться добреньким и послушным, достала полиция, достали военные, священники и — мать их три раза за ногу через забор! — протестантские миссионеры, губернаторы и мелкопоместное дворянство. В Мехико хочу, в Мехико! И в Нью-Йорк. В Нью-Йорк даже лучше, скоро приеду.
Следующая экспедиция — к племени индейцев, поживу среди них и свалю наконец! Само собой, прихвачу яхе, но голубых духов не обещаю. Для отвара нужна свежая лоза и прочие листья по рецепту. Экстракт духов не содержит. Привезу и растение, и экстракт.
Люблю, Билл
P.S. У меня глисты. Пиздец, одним словом.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Лима
Начало июля 1953 г.]
Дорогой Аллен!
В блокноте у меня куча заметок — месиво жуткое, написано в спешке. Хочу все перепечатать, а блокнот выбросить.
Заметки идут без порядка. Эсмеральдас
Самый ужасный из богом забытых тропических городков. Здесь жарко и грязно. Повстречался мне турок, никак не отвяжется — продает-покупает. Пытался обуть меня, и я битый час прособачился с гадом. Я уплыл из города на грязном корабле, куда посадил меня грек-экспедитор — босой, в засаленной шелковой рубашке. Отплыл корабль на семь часов позже. В порту Манты какой-то бомжара в свитере принялся копаться у меня в чемодане. «Оборзевший ворюга!» — подумал я и отпихнул его. Оказалось, это был инспектор местной таможни.
«Ла Азия», китайский ресторан в Гуаякуиле, похож на ордель образца 1890 года. Притон для курильщиков опиума. Пол изъеден термитами, фонарики с кисточками засалены, балкон из тикового дерева прогнил насквозь.
Мокоа
Губернатор уверен, что под городом — нефтяной бассейн радиусом в восемьдесят миль. Готовится, типа у него скоро начнут строить железнодорожный вокзал и аэропорт. На самом же деле область давно загибается: добыча и продажа каучука резко сократились, посадки какао загублены гнилью; земля бедна и не родит. Просто у губернатора типичная для руководителей маленьких городков психофрения. С жиру бесится. Эдак и мне начнет мерещиться, будто сочные мальчики сами пробираются ко мне в дом: роют подкопы, протискиваются в щели. Администрация маленьких городов, похоже, не способна смотреть фактам в лицо. Я пару раз надрался и проорал кому-то: «Нету здесь нефти! Техасцы вас кинули, не вернутся! И сам я не их человек, не ищу нефти!» (Местные, кстати, еще заподозрили во мне представителя [фармацевтической компании] «Скуибб». Приготовились к буму яхе.) «Послушайте, док Шульц разговаривал с геологами, и они сказали: тут нефти нет. Понимаете?» — распинался я перед ними. Меня не слушали, просто не верили.
Тинго-Мария
Комфортный, добротный отель, будто на горном курорте. Здесь прохладно, джунгли растут высоко. Во время ужина случился приступ страха застоя. Чувство пребывания в одном месте, в одной точке пространства и отсутствия движения невыносимы. Они преследуют меня по всей Южной Америке, и мне вспоминаются места вроде Пуэрто-Ассиса, Пуэрто-Умбриа, Мокоа, что б его так, Эсмеральдас, Манта… Не дай боже вернуться хоть в одно из них. Особенно в Путумайо.
В отеле остановилась кучка богатых перуанцев. Орут и орут, горлопаны. Особенно один, то и дело выкрикивает: «Сеньор Пинто!» Шуткуют латиносы. Если кто-то укажет на пса и закричит «собака», все тут же хохочут. Что взять с придурков?..
Поболтал со слегка шизанутой школьной училкой — она жевала с раскрытым ртом. Пока я был в Тинго-Мария, туда приезжал президент. То же случилось и в Колумбии. Достало. К девяти часам не подали ужина, и я устроил горничной сцену, потом целую милю протопал в город, подхарчился в какой-то забегаловке и вернулся обратно в гостиницу.
В Пукальпе пересекся с офицером флота, коммивояжером, продающим мебель, и старым немцем, который выращивает африканские масличные пальмы. Это новый бзик среди бизнесменов, и многие
