корабельным врачом.
Отвратительная манера у некоторых корабельных врачей — заграбастывать самую красивую девушку на борту и уводить ее играть в кольца или настольный теннис. Это тревожное явление портит удовольствие от путешествия по океану и понуждает многих молодых людей закусывать нижнюю губу и хмурить брови. Но мало на свете найдется молодых людей, которые бы закусывали губу и хмурились с такой озлобленностью, как сейчас Монти. Он переминался с ноги на ногу, и, по мере того, как утекали минуты, в нем нарастала неприязнь к ветрогону-кольцеметателю, не дающему девушке с ним посовещаться.
Этот тип мог подыскать себе тысячу полезных занятий: проверять у людей языки, вырезать аппендиксы, разливать по бутылкам микстуру или хотя бы просто сидеть в своем кабинете, уткнувшись носом в справочник, и освежать в памяти медицинские знания. Вместо того он торчал здесь и, улыбаясь до ушей всем своим жирным лицом, попеременно с фуксией набрасывал кольца на колышки.
Хорошенькое дельце, подумал Монти с вполне законной горечью.
Единственный способ, который напрашивался сам собой, — быстренько пройти мимо них, сделав многозначительное лицо и покашляв в кулак, а потом еще раз в обратном направлении, опять сделав многозначительное лицо и опять покашляв. И он прокурсировал туда и обратно, вероятно, раз пять-шесть, пока, наконец, не заметил, что средство начало действовать. На середине седьмой пробежки он увидел, что Фуксия слегка встрепенулась, как будто от удивления. После восьмой она явно заколебалась. А когда он развернулся, чтобы пойти на девятый круг, она уставилась на него с нескрываемым интересом.
То же самое произошло с доктором. С кольцом в руке, он устремил на Монти пристальный взгляд, и наблюдатель, окажись таковой неподалеку, прочитал бы в его глазах профессиональное любопытство. Доктор быстро реагировал на остро выраженные симптомы, которые проявлялись у пассажиров, вверенных его опеке, и сейчас ему почудилось, что молодой человек демонстрирует характерные признаки параноидального диатеза.
Затем, когда, казалось, еще немного, и он составит историю болезни, со стороны спортивного зала подошла Гертруда Баттервик. Лицо ее разрумянилось после комплекса оздоровительных упражнений.
— Монти, — окликнула она, и Монти завертелся на месте, как будто в него вставили волчок. У него напрочь вылетело из головы, что спортивный зал расположен на шлюпочной палубе.
— А привет, дорогая, — сказал он. — Уже позанималась?
— Что значит «уже»? — удивилась Гертруда. — Скоро ланч. Пойдем пройдемся. Мне нужно тебе кое- что сказать.
Окатив мисс Флокс холодным взглядом, она повела его прочь, вниз по лестнице на прогулочную палубу.
— Монти, — сказала Гертруда.
— Чего?
Казалось, она пребывает в нерешительности:
— Монти, можно тебя кое о чем попросить? Ты не подумаешь, что я жуткая идиотка?
— Да нет.
— Но ведь ты не знаешь, о чем я хочу попросить. Можешь кое-что мне пообещать?
— Все, что твоей душе угодно.
— В общем, это насчет Фуксии. О, я знаю, — добавила Гертруда, видя, что Монти воздевает руки к небу, — между вами ничего нет. Но, Монти, миленький, можешь дать мне слово, что не будешь с ней разговаривать?
Монти подошел к перилам и устало привалился к ним спиной. Такого рода затруднения он не предвидел.
— Дать слово?
— Ну да.
— С ней не разговаривать?
— Да.
— Но…
Монти ощутил в ее тоне едва различимый холодок.
— А тебе так нужно с ней разговаривать?
— Нет-нет, ни в коем случае. Только…
— Что «только»?
— Ты ведь знаешь, какая она.
— Да, знаю. Поэтому и не хочу, чтобы ты с ней разговаривал.
— Я имею в виду, есть у нее такая манера навязываться, если ты меня понимаешь. Положим, она сама первая со мной заговорит.
— Ты поклонишься и ответишь спокойно: «Мисс Флокс, предпочитаю не поддерживать с вами отношения».
— Кто, я? — переспросил Монти испуганно.
— И удалишься прочь. Эта женщина полна коварства.
— Черт побери, она обручена с Амброзом!
— Это она так говорит.
— Правда обручена. Доподлинно известный факт.
— Ну и что, какая разница? Такие девицы, как она, никогда не довольствуются одним кавалером. Не удивлюсь, если выяснится, что она флиртует с половиной мужчин на корабле. Видел ее с этим доктором?
Последнее высказывание Монти счел нужным опровергнуть.
— Боже ты мой! Да они просто играют в кольца — по-моему, довольно невинное занятие.
Холодок в тоне Гертруды стал более ощутим:
— Понимаю, ты привязан к своим друзьям. Монти рубанул воздух.
— Она мне не друг. Обычная знакомая, и то с большой натяжкой.
— Пусть ей и остается, — сказала Гертруда. — И чем с большей натяжкой, тем лучше. Итак, ты даешь слово, что не будешь с ней разговаривать?
Монти не сразу ответил. А когда ответил, голос его был чужим и скрипучим:
— Ладно.
— Вот и чудесно. Донесся звук гонга.
— Ланч! — радостно воскликнула Гертруда. — Идем.
Молодому человеку, желающему пообщаться с девушкой и при этом давшему своей суженой слово с ней не разговаривать, наша современная цивилизация, несмотря на все те нелицеприятные вещи, которые о ней время от времени говорят, предоставляет ряд преимуществ по сравнению с более ранними историческими периодами.
Будь Монти Бодкин трилобитом, барахтающимся в первобытной слизи, ему не удалось бы установить с Фуксией контакт. Будь он кроманьонцем, ему бы пришлось передавать свои мысли при помощи рисунков и изображать на стенах пещеры бизонов эпохи палеолита, а ни для кого не секрет, что это хлопотное дело. Но проживая в двадцатом столетии, он имел под рукой карандаши, конверты и бумагу и решил ими воспользоваться.
Сразу же после ланча, старательно обходя людные места из боязни столкнуться с Гертрудой, он прошмыгнул в свою каюту, прихватив с собой кучу канцелярских принадлежностей, и в три пятнадцать по летнему времени завязалась интенсивная переписка Бодкин — Флокс.
В такого рода мероприятиях труднее всего сочинить первое письмо, поскольку оно задает тон. Отбросив с самого начала вариант: «Мисс Флокс, ваше поведение беспрецедентно», поскольку из-за мистера Лльюэлина, не оправдавшего его ожиданий, он до сих пор не знал, как пишется «беспрецедентно», Монти осмотрительно воспользовался формой третьего лица.
«Мистер Бодкин шлет привет мисс Флокс; мистер Бодкин выражает надежду при первом же удобном случае получить назад Микки Мауса, которого ей вручил этот осел Альберт Пизмарч».
