действовать. Срочно лететь в контору на Седьмую авеню, куда он устремляется подобно почтовому голубю, едва ступает на берег, и ковать железо пока горячо, то есть, иными словами, замолвить за Амброза словечко, пока Айки еще не очухался.
Однако дальнейшее показало, что надобности в поездке на Седьмую авеню нет никакой, поскольку в этот момент из таможенного отделения в сопровождении носильщика, груженного чемоданами, вышел тот, кто ей был нужен, и проследовал мимо, приветливо помахав ей рукой, которая до этого обвивала талию шурина Джорджа. В приступе благодушия, которое не должно омрачать ни единое темное пятнышко, к помахиванию рукой мистер Лльюэлин присовокупил лучезарную улыбку и «привет, Фукси». Улыбка получилась настолько естественной, а «привет, Фукси» — таким радостным и сердечным, что она, не колеблясь ни секунды, прыгнула как тигрица и ухватила его за лацкан пальто. Теперь она убедилась: из законченного мерзавца Айвор Лльюэлин обратился в одного из братцев Чирибл.[83]
— Привет, Айки! — воскликнула она, расцветая улыбкой с самонадеянностью любимого чада, собирающегося попросить преданного отца купить ему шоколадку. — Послушай, Айки, до меня дошли кое- какие новости.
— Да?
— От Мейбл. Про твою сделку с Реджи Теннисоном. Игривость слетела с лица мистера Лльюэлина, словно ее смело шваброй. Он резко напружинился, подобрался, растревожился, точно муха, обследующая кусок липучки.
— А конкретно?
— По ее словам, ты подписал с ним контракт на пять лет. У мистера Лльюэлина отлегло от сердца.
— Ну да, совершенно верно.
— А как же Амброз?
— Что, Амброз?
— Ты прекрасно понимаешь, почему я спрашиваю. Раз уж ты взялся раздавать Теннисонам контракты, почему Амброз обделен?
Лицо мистера Лльюэлина потемнело. Ее слова затронули обнаженный нерв. Конечно, вам всякий скажет, что, если вы не сочинили про мальчика на палубе — это еще не криминал, но Айвор Лльюэлин не в силах был превозмочь обиду. И уж точно не мог простить Амброзу, что тот оказался неправильным Теннисоном. Президент «Супербы» вообще надолго утратил способность хладнокровно рассуждать о правильных и неправильных Теннисонах.
— Тьфу! — фыркнул он, взволнованный до глубины души.
— Что?
— Мне он и даром не нужен.
— Айки!
— Я его не возьму, — с чувством изрек мистер Лльюэлин, — даже если ты мне приплатишь.
Он оторвал ее пальцы — Фуксии подумалось, что сегодня все только и занимаются тем, что отцепляют ее от себя, — и с проворством, способным поразить неосведомленного наблюдателя, не подозревающего, что даже тучные киномагнаты умеют развивать приличную прыть, когда им следует ускользнуть от назойливых просителей, запрыгнул в такси и скрылся из виду.
В этот момент из дверей таможни вышел Монти Бодкин.
Известно, что кварталы, прилегающие ко входу на пирс «Белая звезда», — не самая красивая часть Нью-Йорка, и удивительно, что ни одна из патриотических организаций не догадалась вывесить здесь столь распространенную в сельской глубинке табличку, дающую настоятельный совет туристам не судить о городе по «задворкам». Тем не менее этот внешне неказистый район обладает одним преимуществом, которого лишены другие, более респектабельные городские кварталы.
Формально, таможня расположена на американской территории и по идее должна будить в душе человека, впервые очутившегося в Соединенных Штатах, целый спектр эмоций. Но на самом деле, только отыскав выход на улицу рядом с конвейерной лентой, выплевывающей ручную кладь, и оказавшись на воздухе, он произносит: «Наконец-то!» Тогда и только тогда он ощущает, что теперь он в Америке и для него начинается новая жизнь.
Монти, топчущегося в дверях, эти чувства обуревали с особой остротой. Его положение было незавидным даже по сравнению с обычным иммигрантом, начинающим жизнь с нуля, и будущее рисовалось ему сплошным белым листом. Отдав Микки Мауса Гертруде Баттервик, он словно подвел черту под определенным жизненным этапом — начертал «Finis».[84] Это был символичный акт. Не то чтобы он сказал всему «прощай», но что-то вроде того.
Никаких планов на жизнь у него здесь не было, и он волен был поступать, как ему заблагорассудится. Мог с горя отправиться в кругосветное путешествие, а мог в Скалистые горы, стрелять медведей. Мог заточить себя на далеком острове в южном море и растить или ловить копру — в зависимости от того, овощ это или рыба. Или мог уйти в монастырь. Все было туманно.
Он вдыхал нью-йоркский воздух и думал, что он чудно пахнет.
Пока он принюхивался к воздуху, вокруг поднялась какая-то суматоха и толкотня, и вдруг оказалось, что он стоит, помаргивая глазами, под ясным взглядом Фуксии.
— Эй! — воскликнула та с жаром и прицепилась к отвороту его пальто. — Эй, послушай!
Вид Монти произвел на нее глубокое впечатление. В карусели недавних событий она ни на секунду не забывала, что, хотя Айвор Лльюэлин выжал из своего нрава все благостное млеко,[85] существует на свете человек, способный заставить его вобрать это млеко обратно. И сейчас этот человек находился перед ней. От таких авторитетов, как Реджи с Амброзом, ей было известно, что Айвор Лльюэлин мечтает заполучить себе на службу артистические дарования этого Бодкина и пойдет на все ради его подписи под контрактом. Потому, презрев неудачу с мистером Лльюэлином, на которого цепляние за лацкан пальто не оказало должного воздействия, она прицепилась к пальто Монти.
— Слушай! — воскликнула она. — Можешь сделать одолжение? Очень нужно, ясно тебе?
В иные времена, после которых минули всего-навсего считанные дни, обнаружив, что Фуксия прилипла к его пальто, Монти незамедлительно отреагировал бы и попытался ее отодрать. Но в настоящий момент у него не возникло даже поползновений. Он оставался вялым и недвижимым. Пускай всякие Флоксы обовьют меня хоть с головы до ног, размышлял он в бесконечной печали, какое это имеет значение…
— Что за одолжение? — переспросил он.
— Сходи к Айки Лльюэлину и упроси его принять Амброза обратно. Есть в тебе хоть частица человеческой благодарности? Только подумай, что Амми делает для тебя в данную минуту.
— Что?..
— Повторяю, только подумай…
— Это я понял. И спросил: «что?» Что он делает?
— Улаживает твои отношения с этой Баттерплюх. Монти оцепенел.
— Ее фамилия Баттервик.
— Ну, с Баттервик. В настоящую минуту в таможенном отделении Амброз вкалывает, как бобер, дабы у вас с этой змеюгой Баттервик все было в полном ажуре.
Монти снова оцепенел.
— Могу я тебя попросить не обзывать мисс Баттервик зверюгой?
— Я сказала — змеюгой.
— Змеюга, зверюга, не вижу большой разницы. Не думаю, что от стараний Амброза все будет в ажуре, но и на том спасибо. Между нами все кончено. Она… — Голос его дрогнул. — Она не желает со мной разговаривать.
— Не волнуйся, все образуется. Амброз ее приструнит. Монти замотал головой.
— Нет, это за пределами человеческих возможностей. Она дала мне отставку, это однозначно. Хотя, повторяю, приятно знать, что старина Амброз не остался в стороне.
— Он просто чудо.
— Точно.
— Золотой человек.
