— Мистер Лльюэлин предложил.
— Ты не врешь?
— Истинная правда. Хотя, кажется, по-настоящему контракт подпишут только в Нью-Йорке, но все уже обговорено.
— Я сражен!
Подумав немного, Реджи поинтересовался:
— Он уже что-нибудь получил?
— Нет еще.
— Даже аванса? Ничего такого в виде сотни-другой монет, которые можно потратить с легким сердцем?
— Ничего.
— Так-так, — сказал Реджи. — Ясненько. И когда же начнется его карьера? Когда можно будет его по-настоящему поздравить?
— Во всяком случае, не раньше, чем он окажется в Калифорнии.
— К тому времени я уже буду в Канаде, — сказал Реджи. — Увы.
На какое-то мгновение он опечалился. Но только на мгновение. Ибо Реджи Теннисон обладал редким и замечательным качеством: он умел радоваться удаче ближнего, даже если ему при этом ничего не перепадало. А может быть, его вдруг осенила мысль, что почтовое сообщение между Канадой и Калифорнией работает как часы и что с помощью пера и бумаги он может горы свернуть.
— Ну тогда это просто замечательно, — сказал он. — Рад за него. Знаешь, что я сделаю? Дам ему рекомендательное письмо к девушке, о которой я тебеговорил. Она увидит, что у него приятные…
Голос его пресекся. В горле у него пересохло. За спиной кузины он увидел нечто.
— Гертруда, — позвал он шепотом.
— Что случилось?
— Я правду говорил про эти га-га… ну, сама знаешь. Может, в первый раз это и был настоящий Амброз, но сейчас точно — ОНО.
— О чем ты?
Реджи несколько раз поморгал, потом наклонился к самому уху Гертруды и зашептал:
— Только что я видел астральное тело одного моего приятеля, который, я точно знаю, сейчас торчит на юге Франции. Его зовут Монти Бодкин.
— Что?!
— Не оборачивайся, — предупредил Реджи, — оно у тебя за спиной.
Видение заговорило:
— Гертруда!
Голос был тусклый и безжизненный, каким и должен быть голос бесплотного духа.
Гертруда Баттервик резко обернулась, а обернувшись, смерила говорящего долгим, холодным, испытующим взглядом. Затем, не удостоив его ответом, презрительно повела плечом и отвернулась. Призрак постоял немного, переминаясь с ноги на ногу, виновато улыбнулся, скользнул прочь и затерялся в толпе.
Реджи Теннисон внимательно следил за ходом разыгравшейся перед ним житейской трагедии. Он уже понял, что поторопился с выводами. То был не плод воображения, а самый что ни на есть настоящий Монти Бодкин, собственной персоной. И Гертруда Баттервик только что дала ему от ворот поворот, причем в такой резкой форме, что даже Реджи, которому ситуация была до боли знакома, за всю свою жизнь ничего подобного не видел. Он ничего не понимал. Он был удивлен, ошарашен, заинтригован, и все эти чувства вылились в одно краткое восклицание:
— Эй!
— Ну что? — отозвалась Гертруда, пытаясь выровнять дыхание.
— Послушай, что все это значит?
— Что «все это»?
— Это правда был Монти?
— Да.
— Он позвал тебя.
— Я слышала.
— Но ты ему не ответила.
— Не ответила.
— Почему?
— Я не желаю разговаривать с мистером Бодкином.
— Почему?
— Ах, Реджи!
И тут Реджи попробовал взглянуть на эту загадочную историю под иным утлом зрения. С какой стати, задал он себе вопрос, Гертруда и старина Монти у всех на глазах позволяют себе подобный спектакль? Ведь они в лучшем случае едва знакомы.
— Выходит, ты знакома с Монти?
— Да.
— Я не знал.
— Если хочешь знать, мы даже были помолвлены.
— Почему же я о об этом не слышал?
— Отец не велел нам объявлять о помолвке.
— Почему?
— Он был против.
— Почему?
— Ах, Реджи!
Реджи постепенно начал понимать.
— Так-так! Значит, вы с Монти были помолвлены?
— Да.
— А сейчас — нет?
— Нет.
— Почему?
— Неважно.
— Тебе что, не нравится старина Монти?
— Нет.
— Тогда почему ты…
— Ах, Реджи!
— А всем остальным он нравится.
— Правда?
— Честное слово. Редкой души человек!
— Я так не считаю.
— Почему?
— Реджи, ради Бога!
Реджи показалось, что пришло время вмешаться и дать дельный совет. У него сердце кровью обливалось при мысли о несчастном Бодкине. По тому, как он вел себя во время недавней сцены, было ясно как дважды два, что парень сам не свой, и Реджи подумал: пора кончать эти шутки. До чего мы докатимся, сказал он сам себе, если девицы будут безнаказанно задирать нос и отшивать таких славных парней, как Монти.
— Погоди вздыхать-то — корсет лопнет. Возмущайся сколько угодно, но факт остается фактом: ты всего-навсего ноль без палочки, и то, что ты сейчас делаешь, будет самым глупым поступком в твоей жизни. Все вы, девчонки, такие. Бог знает что о себе навоображают, начнут швыряться честными людьми направо-налево, и этот им нехорош, и тот, а в результате останутся с… — в общем, останутся ни с чем. В один прекрасный день ты проснешься и будешь рвать на себе волосы с досады и говорить: какая же я
