Было бы преувеличением сказать, что он обрадовался, увидев мисс Флокс. Но открытой угрозы не почувствовал. Он надеялся, что визит можно прервать в любой момент — прошмыгнуть мимо гостьи и спрятаться в ванной. Даже Фуксия с ее непревзойденным умением совать свой нос в чужие дела, рассудил он, будет затруднительно поддерживать непринужденную беседу с тем, кто заперся в ванной.
Потому его троекратный «привет» прозвучал искренне и сердечно — он знал, что стратегический путь к отступлению в полном порядке.
— Вы к кому? — учтиво осведомился он.
— К вам.
Мисс Флокс собиралась было что-то еще сказать, когда ее взгляд упал на Микки Мауса, сиявшего улыбкой, сидя на туалетном столике, и под действием мышиных чар она запнулась на полуслове, напрочь забыв о своей миссии. Ни одно существо на свете не находило такой отклик в ее душе, пробуждая в ней самые лучшие чувства.
— Какая прелесть….
Ей не хватило слов. Она стояла и умилялась, разинув рот. Похожую реакцию можно наблюдать у посетителей Лувра перед статуей Ники Самофракийской.
— Послушайте, отдайте его мне! — воскликнула она.
Монти не хотелось казаться излишне черствым, он сочувствовал ей от всего сердца. Было видно, что ей приглянулся Микки Маус, которого он и сам теперь полюбил, получив от Гертруды записку. Однако он был тверд:
— Ни за что.
— Ну, пожалуйста.
— Весьма сожалению, но эта мышь принадлежит моей невесте.
— Гертруде — хи-хи — Баттервик? Монти похолодел.
— Очень вас попрошу, — изрек он ледяным тоном, — произносить имя моей невесты без дурацкого «хи-хи». Это неуместно, возмутительно и…
— Сколько вы за нее хотите?
— За кого? — переспросил Монти с досадой — кому понравится, что его перебивают в тот самый момент, когда он только-только добрался до сути своей обличительной речи.
— За мышь. Назовите ваши условия. Сколько? Монти решил, что с этим бредом пора кончать.
— Я уже уведомил вас, — сказал он, вворачивая глагол в стиле Альберта Пизмарча, — что мышь — это собственность моей невесты, мисс Гертруды Баттервик…. не мисс Гертруды — хи-хи — Баттервик, а мисс Гертруды Баттервик, коротко и ясно. Хорош я буду, если стану раздавать или продавать ее Микки Мауса всем подряд, а тем более вам.
— Почему это мне «тем более»?
— Потому, — сказал Монти, чувствуя, что настал момент истины и ему выпадает уникальная возможность раз и навсегда очистить поле от этой пунцововолосой бестии, разрушающей его счастье, — что ваша привычка наведываться ко мне вроде привидения весьма тревожит Гертруду и действует ей на нервы. Несчастное дитя рвет и мечет, ибо всякий раз, проходя мимо моей каюты, она видит, как вы выскальзываете из-за двери. Она рвет и мечет, и я ее не виню. Не сочтите, пожалуйста, за грубость и не поймите меня превратно, но вы сами обязаны сознавать, что девушки не любят таких штучек. Если она увидит, что вы разгуливаете по кораблю с ее мышью, мои шансы повести ее к алтарю упадут до нуля. Так что выбросьте из головы пустые притязания. Микки Маус никогда не будет вашим.
Казалось, красноречие Монти произвело на мисс Флокс впечатление. Она изобразила покорность, и пока она изображала покорность, в памяти Монти внезапно всплыли слова, которые, ожидая своего часа, крутились у него на языке с тех самых пор, как Фуксия переступила порог. Только из-за того, что она, сорвавшись, заговорила о Микки Маусе, он не произнес их непосредственно при встрече:
— Чем обязан честью?
Точно человек, очнувшийся ото сна, Фуксия оторвала завороженный взгляд от мыши и слегка повела плечами, словно пытаясь выбросить ее образ из головы. Ей стало стыдно, что, пойдя на поводу у чувств, она отвлеклась от цели.
— Я пришла посовещаться.
— То есть?
— Посовещаться. У нас в Голливуде это вроде ритуала. Они там по любому случаю проводят совещания. Помнится, однажды я пыталась дозвониться до Айки, а его секретарша ни в какую: «Извините, мисс Флокс, — говорит, — мистер Лльюэлин совещается». Так вот, раз уж мы затронули Айки, самое время перейти к сути. Я к вам по делу. Понимаете, к чему я клоню?
— Нет.
— Я пришла по тому же поводу, что и Амброз, — насчет работы в кино.
Монти было совсем не до улыбок. На время встречи он планировал сохранять предельную суровость, от начала и до конца выдерживая на лице такое выражение, которое мисс Флокс назвала бы «задний-план- замри», а сам он мысленно определил как «застывшая мина». Но при последних ее словах он не сумел подавить легкую самодовольную усмешку. Даже более чем усмешку. Его губы невольно раздвинулись, и он хмыкнул.
Несомненно, в этой настойчивости, словно хотел он сказать, есть что-то чрезвычайно лестное. Он мельком скосил глаза на зеркало, но оно не сообщило ничего такого, чего он не ведал прежде. Насколько он сумел разглядеть, там отражалось привычное бодкинское лицо. Хоть тресни, ни намека на скрытый шарм. И тем не менее Айвор Лльюэлин, ежедневно встречающий сотни людей и даже не удостаивающий их второго взгляда, не просто желает заполучить это лицо, но просто требует.
Монти Бодкин даже в какой-то мере зауважал Айвора Лльюэлина. Над киномагнатами принято посмеиваться, видя в них забавных комических персонажей, но чего у них не отнять, так это чутья. Они чуют истину.
— О! А! Ну да, — сказал Монти.
— Ну, так что скажете?
— Вы имеете в виду, подпишу ли я контракт?
— Да.
— Ни за что.
— Почему?
— Не могу.
Фуксия выбросила вперед страждущую руку. Ее намерение вцепиться в отворот халата и кокетливо его покрутить было настолько прозрачно, что Монти отшатнулся. Девушки и прежде пытались крутить отвороты его одежды, но тщетно.
— Не могу, и все, — повторил он.
— Почему? Может, есть на свете вещи, до которых Бодкины не снизойдут? Слышали такую историю: гуляет мамаша с ребенком, вдруг откуда ни возьмись какие-то субъекты в гриме. Малыш тыкает пальцем и говорит: «Смотри, мама, актеры!» А мама в ответ: «Тише, милый, всякое в жизни бывает».
— Нет, дело не в том.
— А в чем?
— Я не умею играть. Просто как чурбан.
— С вами это раньше бывало?
— Да, но не до такой степени.
— Вы когда-нибудь выступали перед публикой?
— Только однажды, в пять лет, в младшей группе детского сада. Представлял я дух просвещения. Помнится, на мне была белая хламида, а в руке — факел. Выходил на сцену и произносил: «Я дух просвещения». На самом деле вышло не совсем то, роль я забыл, но режиссерский замысел таков.
От этой автобиографической детали Фуксия слегка приуныла.
— И после этого вы не выступали?
— Нет.
— Это весь ваш сценический багаж?
— Ага.
