Услышав внезапный шум в ночной тиши, даже самый невозмутимый человек разволнуется. Всего несколько минут назад Джеральд, рассуждающий о том, как покончит со своими страданиями, не тронул Салли; однако теперь на ум ей вновь пришли его слова, и равнодушие уступило место страшным подозрениям. Что и говорить, за свои поступки он не отвечал, и под влиянием алкоголя мог совершить все, что угодно. Прислушиваясь к шуму за дверью, Салли запаниковала.
Вслед за канонадой установилась короткая тишина, однако, пока она колебалась, в квартире напротив вновь раздался грохот, и на этот раз такой пугающе громкий, что Салли отбросила сомнения. Она кинулась через площадку и заколотила в дверь.
Сколь бы разрушительными ни были события, произошедшие в его доме, мгновением позже стало ясно, что Джеральд ухитрился выжить — в квартире раздались шаркающие шаги, и дверь открылась. Джеральд стоял на пороге, слабая улыбка вновь играла у него на губах.
— Салли!
Увидев его, неряшливого и совершенно невредимого, Салли тут же перестала тревожиться, и снова рассердилась. Значит, в добавление ко всем остальным обидам, он еще и напугал ее понапрасну.
— Что это за шум? — спросила она.
— Шум? — переспросил Джеральд, и поразмышлял над ее вопросом, открыв рот.
— Да, шум, — сердилась Салли.
— Я делал уборку, — сказал Джеральд с совиной серьезностью, которая свойственна людям, сознающим, что они немного не в себе.
Салли оттолкнула его и прошла в гостиную. Квартира, в которой она оказалась, была почти точной копией ее собственной. Эльза Доланд постаралась сделать ее милой и уютной. Она всегда была искусным декоратором и умудрилась придать некоторое изящество даже своей спальне в пансионе миссис Мичер, месте, безнадежном на первый взгляд, и не имея таких способностей, Салли всегда немного завидовала ей. Особое значение Эльза придавала мелким вещицам, хрупким безделушкам, и переусердствовать не боялась. На стенах теснились картины, маленькие столики были уставлены вазами китайского фарфора, комнату освещали всевозможные лампы с пестрыми абажурами, на полках рядами стояли блюда.
Мы говорим: блюда стояли, картины теснились; однако правильнее будет заметить, что так было когда-то, поскольку лишь врожденная догадливость позволила Салли восстановить сцену, какой она была прежде, чем Джеральд предпринял то, что назвал уборкой. Она влетела в квартиру и, едва переступив порог, в ужасе застыла перед величественными развалинами, которые открылись ее взору. Если бы в маленькой гостиной разорвался снаряд, вряд ли он произвел бы подобные разрушения.
Психологию слабого мужчины под действием алкоголя и обманутых амбиций понять нелегко, поскольку настроения сменяют одно другое так быстро, что наблюдатель сбит с толку. Десять минут назад Джеральд Фостер был охвачен липкой жалостью к себе и, судя по его виду, в данный момент он опять вернулся к этой фазе. Однако в интервале с ним, очевидно, приключилась короткая, но вполне ощутимая вспышка ярости, и бушевал он как берсерк. Что послужило тому причиной, и почему это выразилось в такой форме, Салли, слабо разбиравшаяся в психологии, объяснить не могла, однако это произошло, и тому существовало доказательство самого убедительного свойства. Тяжелая клюшка для гольфа, которую в раздражении или, напротив, в раскаянии швырнули в угол, свидетельствовала о том, каким способом произведены разрушения.
Повсюду царили уныние и хаос. Пол устилали осколки стекла и фарфора всех размеров. Картины, выглядевшие так словно их жевал какой-то доисторический зверь, лежали под обломками ваз и статуэток. Помедлив на пороге, Салли вошла в комнату, под ногами похрустывал фарфор. С удивлением она оглядела голые стены и повернулась к Джеральду за объяснениями.
Тот опустился на случайно уцелевший столик и тихо рыдал. Ему опять вспомнилось, что с ним обошлись очень, очень плохо.
— Что ж! — сказала Салли со вздохом. — Поработал ты, конечно, от души!
Тут раздался громкий треск, и случайно уцелевший столик, который не был рассчитан на такую тяжесть, сдал под весом своего хозяина. Во все стороны полетели сломанные ножки, и настроение Салли резко изменилось. Практически во всех жизненных ситуациях в равной степени присутствуют трагедия и фарс, и в эту минуту Салли увидела забавную сторону этой драмы. Ее разбирал смех. Если бы она могла проанализировать свои чувства, она поняла бы, что смеется над собой — над слабой сентиментальной Салли, которой однажды взбрело в голову, что этого нелепого человека можно принимать всерьез. На сердце у нее полегчало, и, заливаясь хохотом, она упала в кресло.
Падение, кажется, отрезвило Джеральда, в глазах его появилась какая-то осмысленность. Он выбрался из-под обломков коробки с акварельными красками, глядя на Салли с неодобрением.
— Никакой жалости, — строго заметил он.
— Не могу удержаться! — воскликнула Салли. — Это слишком смешно.
— Это не смешно, — поправил ее Джеральд, мысли которого вновь затуманились.
— Для чего ты это сделал?
Джеральд на миг вернулся к искреннему возмущению, которое укрепило его вооруженную клюшкой руку. Он снова вспомнил о своей обиде.
— Я больше не намерен это терпеть, — сказал он с жаром. — Она подвела своего мужа… Погубила спектакль, ушла играть в другой… А мне что, пыль сдувать с ее вещей? Почему я должен терпеть? Почему?
— Но ведь ты и не терпишь, — сказала Салли, — так чего же теперь это обсуждать? Ты действовал основательно, как и подобает независимому мужчине.
— Вот именно. Независимому мужчине. — Он выразительно поднял палец. — Плевать я хотел, что она скажет, — продолжал он. — Плевать мне, вернется она или нет. Эта женщина…
Салли была не готова обсуждать с ним отсутствующую Эльзу. Забавная сторона дела начала понемногу бледнеть в ее глазах, и веселье сменилось усталым отвращением. Она почувствовала, что больше не может выносить общество Джеральда Фостера. Она встала и решительно заговорила.
— А теперь, — сказала она, — я все уберу. Однако у Джеральда было другое мнение.
— Нет, — сказал он с внезапной торжественностью. — Ничего подобного. Пусть посмотрит. Оставь все, как есть.
— Не валяй дурака, убрать придется. И я это сделаю. А ты пока пойди и посиди в моей квартире. Когда будет можно, я приду и скажу.
— Нет, — сказал Джеральд, качая головой.
Салли, стоявшая на куче хрустящих руин, топнула ногой. Внезапно сам его вид стал ей невыносим.
— Делай, что говорят, — прикрикнула она на него.
Мгновение Джеральд колебался, однако его воинственный пыл быстро угас. Повозражав для виду, он побрел прочь, и Салли услышала, как он вошел в ее квартиру. Она вздохнула с облегчением и взялась за дело.
На кухне нашлась щетка с длинной ручкой. Вооружившись ею, Салли занялась уборкой. Действовала она умело, и постепенно из хаоса начал возникать какой-то порядок. Конечно, чтобы комната вновь выглядела обитаемой, требовалась полная переделка. Однако через полчаса она расчистила пол и смела куски ваз, блюд, ламп, картин и стаканов в аккуратные кучки вдоль стен. Она отнесла щетку на кухню и, вернувшись в гостиную, распахнула окно и выглянула наружу.
Ощущая какую-то нереальность, она заметила, что ночь кончилась. Тихая улица была залита тем странным металлическим светом, который обычно возвещает зарю солнечного дня. Что-то нашептывал прохладный бриз. Небо над крышами домов было ровного бледно-голубого цвета.
Она отошла от окна и пошла к двери. Внезапно нечеловеческая усталость навалилась на нее. Она наткнулась на кресло и поняла, что едва держится на ногах. Ее глаза закрылись еще до того, как голова коснулась подушки, и она заснула.
Салли проснулась. Солнечный свет лился через открытое окно, а с ним в комнату проникали мириады звуков. Город пробудился и занялся делом: по тротуару стучали шаги, гудели автомобили, откуда-то донесся
