— Вот, значит, что она говорит?
— Она очень забавно вас описывает.
— Ах, забавно?
— Например, что у вас мозги как у индюшки. Ее слова. Тут, конечно, открывалась возможность, при желании, легко это опровергнуть, углубившись в вопрос о том, на каком месте по смышлености стоят в ряду наших пернатых друзей индюшки, но я воздержался.
Флоренс поправила на голове чепец, немного съехавший на сторону при поцелуе. Она продолжала ко мне присматриваться.
— Еще ваша тетя называет вас — «охламон».
— Как вы сказали?
— «Охламон».
— Не понял.
— Это такое старинное слово. Означает, если не ошибаюсь, что вы растяпа и беспросветный болван. Но я ее уверила, что она заблуждается, у вас есть много достоинств, о которых люди даже не подозревают. Я это поняла еще тогда, когда встретила вас однажды в книжном магазине, где вы купили «Спинолу».
Тот случай я не забыл. Тогда все было одно сплошное недоразумение. Я посулился Дживсу, что куплю ему в подарок книгу одного типа по фамилии Спиноза — философ, что ли, такой, или что-то в этом духе, — а парень за прилавком заверил меня, что нет такого писателя, и предложил взамен «Спинолу», мол, я просто перепутал названия, я схватил эту книжку, а тут в магазин возьми да войди Флоренс Крэй. Вообразить, будто я специально купил ее книгу, и начертать в ней дарственную надпись вечным пером с зелеными чернилами было для нее делом одной минуты.
— Я тогда поняла, что вы вслепую ищете дорогу к свету и тянетесь к знаниям через чтение серьезной литературы, что в глубине вашей души заложена духовность, ее надо только вывести на поверхность. Какая благородная задача, сказала я себе, помочь проявиться способностям, таящимся в вашем пробуждающемся сознании. Все равно что наблюдать, как распускается робкий, поздний цветок.
Я прямо взвился. Нашла тоже робкий поздний цветок. Я уже готов был съязвить, сказав ей: «Ах, вот как?» — но она еще не выговорилась.
— Я могу помочь вашему формированию, Берти, я знаю. Вы стремитесь к самоусовершенствованию, это уже половина победы. Что вы сейчас читаете?
— Н-ну, последнее время было столько всяких дел, то да се, особенно много читать не удавалось, но все-таки я уже дошел до середины книги «Загадка красного рака».
Ее стройный стан был более или менее задрапирован одеялом, но мне показалось, что по нему пробежала судорога.
— О, Берти! — произнесла она, на этот раз с более привычной интонацией.
— Шикарная книга, — заспорил я. — Там одного баронета, сэра Юстаса Уиллоуби, нашли в библиотеке на полу с проломленным черепом, и…
Лицо Флоренс исказила гримаса боли.
— Бога ради! — вздохнула она. — Кажется, помочь выявлению скрытых талантов, таящихся в глубинах вашего пробуждающегося сознания, будет ох как непросто.
— Я бы на вашем месте и не пытался, — сказал я. — Не беритесь, вот вам мой совет.
— Но как же я оставлю вас прозябать во тьме, чтобы вы продолжали жить в праздности, только курили бы и пили в клубе «Трутни»?
Тут она ошибалась. И я ее поправил:
— Я еще играю в «летучие дротики».
— Ах, эти «дротики!»
— Если хотите знать, я скоро буду клубным чемпионом текушего года. Для меня это верняк, спросите кого угодно.
— Как вы можете растрачивать себя впустую на такие пустяки, когда могли бы читать Т.С. Элиота! Я бы хотела видеть вас за…
За каким занятием Флоренс хотела бы меня видеть, я так и не услышал, хотя не сомневаюсь, что она имела в виду что-то ученое и отвратительное. Однако в это мгновение раздался стук в дверь.
Такого развития событий я уж никак не ожидал. Сердце у меня в груди подскочило, как лосось в сезон нереста, и забилось где-то у верхних резцов. Я покосился на дверь с безумной догадкой во взоре,[38] как выражается Дживс. На лбу у меня выступили капли пота.
Флоренс, я заметил, тоже немного испугалась. Навряд ли, отправляясь гостить в Бринкли-Корт, она ожидала, что ее спальня станет сборным пунктом для общественности. Когда-то я любил распевать одну песенку, где был такой припев: «Пойдем, пойдем все вместе к Мод». Похоже было, что сейчас сходное намерение обуревало гостей в доме тети Далии, и бедной барышне это не могло нравиться. Они вообще любят, чтобы в час пополуночи никто не нарушал их одиночества, а тут у нее одиночества — как у киоскерши на ипподроме.
— Кто там? — спросила Флоренс.
— Я, — ответил зычный низкий голос, и она прижала ладонь к горлу. Я думал, что такой жест можно наблюдать только на сцене.
Дело в том, что зычный низкий голос, вне всякого сомнения, принадлежал д'Арси Чеддеру. Короче говоря, Сыр снова вышел на сцену.
Флоренс заметно дрожащей рукой потянулась за халатом и спрыгнула с кровати, совершенно как горошина с раскаленной лопаты. Казалось бы, современная, выдержанная девица, всегда такая самоуверенная и спокойная, не выказывающая никаких эмоций, разве что вздернет бровь в самом крайнем случае, но тут, похоже, дружественный визит Сыра в тот момент, когда в ее комнате полным-полно Бустеров, привел ее в смятение.
— Что вам надо?
— Я привез ваши письма.
— Оставьте их на коврике за дверью.
— Я не оставлю их за дверью. Я хочу встретиться с вами лицом к лицу.
— Среди ночи? Вы сюда не войдете!
— А вот тут вы заблуждаетесь, — твердо возразил Сыр. — Именно что войду.
Помню, Дживс как-то упоминал, что «поэта взор в возвышенном безумстве блуждает между небом и землей».[39] Вот и взор Флоренс тоже стал блуждать. Я, конечно, сразу понял, что ее так взволновало. Перед ней встала та же проблема, что нередко встает перед действующими лицами детективных романов, а именно: как избавиться от тела, в данном случае — от тела Бертрама Вустера. Если Сыр сюда проникнет, значит, надо на время куда-то, упрятать Бертрама, но вопрос в том, куда?
В спальне у дальней стены стоял гардероб. Флоренс подскочила к нему, распахнула дверцу.
— Туда! — прошипела она, и не правы те, кто утверждает, будто невозможно прошипеть слово, в котором нет шипящих. Флоренс прошипела без труда.
— Полезайте!
Я нашел, что идея недурна. Нырнул в гардероб, и Флоренс закрыла дверцы.
Правда, вероятно, от волнения, закрыла не плотно, а лишь прикрыла отчасти, и мне был слышен весь их последовавший разговор, словно его транслировали по радио.
Начал Сыр.
— Вот ваши письма, — чопорно произнес он.
— Благодарю, — чопорно же ответила Флоренс.
— Не стоит благодарности, — не менее чопорно отозвался он.
— Положите на туалетный стол, — по-прежнему чопорно распорядилась она.
— Извольте! — чопорно согласился он.
В жизни не слышал такого чопорного обмена репликами.
После недолгой паузы, во время которой Сыр, надо полагать, вываливал корреспонденцию в указанное место, он возобновил разговор:
— Вы получили мою телеграмму?
