— «О'Раферти», особое
— Никогда не пробовал. Ничего. Даже очень ничего. Приятное на вкус. Где купил?
— На Оксфорд-Стрит у «Бильби».
— Надо будет заказать. Приятное. Он бы сказал… Э… Бог знает,
— Извините, дядя Дональд, — жестко возразил мистер Кармайл. — Это полный абсурд. Если так, почему она отказала мне тогда, в Монкс Крофтоне?
— Цену себе набивает, — проворно ответил дядя Дональд. — Охмуряет тебя. Известный трюк. В 1881 году, когда я был в Оксфорде, одна девица пыталась охмурить
— В Ровиле, во Франции.
— Путешествовала с семьей?
— Одна, — неохотно признался Брюс Кармайл.
— Даже этого ее брата с ней не было? Плохо! — сказал дядя Дональд. — Плохо, плохо!
— Девушки в Америке пользуются большей свободой, чем в Англии.
— Значит, молодой человек, — гнул свое дядя Дональд, — должен поостеречься. Она путешествовала одна? Ну, и как же ты с ней познакомился? Строил глазки на пирсе?
— В самом деле, дядя Дональд!
— Но ведь как-то вы познакомились.
— Меня представил Ланселот. Они с ней приятели.
— Ланселот! — услышав ненавистное имя, дядя Дональд затрясся всем телом, как желе. — Что ж, теперь ясно, что она за птица. Дружит с… Распаковывай!
— Прошу прощения?
— Веши… Распаковывай! Хватит дурить. Об этом и речи быть не может. Найдешь себе хорошую жену. Тетя Мери познакомилась с такими Бассингтон-Бассингтонами, они в родстве с Бассингтон-Бассингтонами из Кента… Старшая девочка очаровательна, прямо для тебя.
Люди скрипят зубами лишь на страницах старомодных романов, однако Брюс Кармайл был близок к этому, намного ближе, чем кто-либо до него. От былой обходительности не осталось и следа. Он был мрачнее тучи.
— И не подумаю, — отрезал он. — Я отплываю завтра.
Однажды дядя Дональд уже сталкивался с открытым неповиновением со стороны племянника, однако так к этому и не привык. Его охватило неприятное чувство беспомощности, труднее всего не растеряться с ответом, когда вам бросили вызов.
— Э? — сказал он.
А мистер Кармайл, бросив вызов, очевидно, решил не останавливаться на достигнутом.
— Двадцать один мне уже исполнился, — сказал он. — Я финансово независим и поступлю так, как мне будет угодно.
— Подумай! — воззвал дядя Дональд, мучительно сознавая бесполезность своих слов. — Все взвесь!
— Я все обдумал.
— Твое положение в графстве…
— Я думал об этом
— Ты мог бы жениться, на ком пожелаешь.
— И женюсь.
— Значит, ты решительно собрался Бог-знает-куда за этой мисс Никак-не-запомню-как-ее-зовут.
— Да.
— А ты подумал, — важно осведомился дядя Дональд, — о своем долге перед Семьей?
Терпение Брюса Кармайла лопнуло, и он камнем пошел ко дну, опустившись до совершенно Рыжиковой прямоты.
— О, к черту Семью! — воскликнул он.
Повисла тягостная пауза, которую нарушил облегченный вздох кресла, из которого вылез дядя Дональд.
— Ну, после такого, — сказал он, — говорить с тобой не о чем.
— Вот и хорошо! — грубо ответил потерявший всякий стыд мистер Кармайл.
— Только учти, если вернешься с такой женой, встречу на Пиккадилли — не поздороваюсь. Так и знай!
Он двинулся к двери. Брюс Кармайл смотрел себе под нос. Момент был напряженный.
— Как, — спросил дядя Дональд, взявшись за дверную ручку, — ты сказал, оно называется?
— Что называется?
— Виски.
— «О'Раферти», особое
— А где купил?
— На Оксфорд-Стрит у «Бильби».
— Надо записать, — сказал дядя Дональд.
Глава XVI В «ЦВЕТНИКЕ»
— И после всего, что я для нее сделал, — сказал мистер Реджинальд Крэкнелл дрожащим от жалости к себе голосом. В глазах у него стояли слезы (результат душевных мук и неумеренных возлияний на своем знаменитом складе), — после всего, что я для нее сделал, она меня бросила.
Салли не ответила. Оркестр в «Цветнике» играл на совесть, так что соревноваться с ним охоты не возникало, кроме того, ей было очень трудно попадать в такт беспорядочным па мистера Крэкнелла, так что все ее внимание было поглощено этим. Спотыкаясь, они маневрировали возле столика, за которым восседала мисс Хобсон, с холодным высокомерием наблюдая за всеобщим весельем. Новая повелительница «Цветника» была одета в черное с золотом и вид имела поистине королевский, так что охваченный тоской мистер Крэкнелл сглотнул слезу, пытаясь поймать ее взгляд.
— Если бы я сказал вам, — простонал он в ухо Салли, — сколько… Что это было, ваша нога? Извините! Ничего сегодня не соображаю… Если бы я сказал вам, сколько я потратил на эту женщину, вы бы не поверили. И после всего этого она меня бросает. А все из-за того, что мне не понравилась ее шляпка. Неделю уже со мной не разговаривает, к телефону не подходит. А ведь я был прав. Шляпка-то премерзкая. Совсем ей не идет. Но, — мрачно подытожил мистер Крэкнелл, — таковы женщины.
Салли сдавленно вскрикнула, когда он наступил ей ногу, которую она не успела вовремя убрать с дороги. Мистеру Крэкнеллу показалось, что это крик протеста в твет на столь огульные обвинения, и галантно попытался загладить вину.
— Я не про вас, — сказал он. — Вы не такая. Я понял это с первого взгляда. Вы добрая. Потому я вам и рассказываю все это. Вы разумная девушка с широкими взглядами, вы можете понять. Я все делал для нее. Я устроил ее сюда — вы не поверите, сколько ей платят. Я поставил спектакль с ней в главной роли. Видите жемчуг у нее на шее? Я подарил. А она со мной не разговаривает. Из-за какой-то шляпки. Видели бы вы эту шляпку, вы бы со мной согласились. Ведь вы разумная девушка с широкими взглядами и понимаете в шляпках. Не знаю, что и делать. Прихожу сюда каждый вечер. — Салли была в курсе. Она часто видела его, однако лишь сегодня Ли Шенстайн, церемониймейстер-джентльмен, подсунул Крэкнелла ей. — Я прихожу сюда каждый вечер и танцую возле ее столика, а она на меня даже не посмотрит. Что, — спросил мистер Крэкнелл, и слезы хлынули из его выцветших глаз, — вы бы сделали на моем месте?
