совершил уголовное преступление.
Прошел суровую школу лагерей строгого режима. Освободившись, твердо решил найти свое место в жизни.
В родные места не поехал. Остался на Яне — рыбачить и охотиться. Посчастливилось встретить Галю. Она родилась и выросла в простой семье приречных северян. Красивая, ласковая, отзывчивая, Галя сумела смягчить огрубевшую душу своего друга. Нежно называла этого сурового, сдержанного человека Коленькой и верно делила тяготы трудного рыбацкого ремесла.
Николай ушел куда-то и принес громадную, в надчеловеческого роста, нельму. С ним явился третий товарищ их маленькой рыбацкой артели — Иван, тихий молодой парень. Он пес за жабры здоровенного муксуна.
Вышла Галя и принялась чистить рыбин. Но Нельма была так велика, что она едва переворачивала ее. Иван усердно помогал маленькой хозяйке. Николай распластывал охотничьим ножом вычищенную рыбу на громадные куски. Ксана споласкивала их прямо в ручье.
Галя быстро сварила целый котел жирной ухи, пожарила муксуна. Обед вышел на славу. Одолеть громадную нельму в один присест мы не смогли, и Галя унесла половину обеда в погреб, вырытый в вечной мерзлоте.
После обеда рыбаки стали собираться неводить. Ребенка Галя закутала в теплую пеленку, прикрыла одеяльцем, облачилась в брезентовый плащ, надела брезентовые рукавицы, большущие резиновые сапоги и совсем утонула в рыбацкой робе. Все вышли из хижины. Вдруг из-за угла дома высунулись две собачьи морды. Увидев нас, одна собака тотчас скрылась. Другая, великолепная, пушистая лайка, заскулив, как от боли, поджав хвост и припав на брюхо, подползла, повизгивая, к ногам Николая..
— У, бродяги… — оттолкнул ее ногой рыбак, — три дня шлялись в тайге!
Собака заскулила еще жалобнее.
— Замаливаешь грехи за себя и за братца, а Казбек ждет за углом, когда я вас помилую?! Я его, паскуду, чуть не пристрелил: недавно целую кастрюлю сливочного масла съел. Да еще, чтоб не крутилась, в землю врыл.
Янка — так звали пушистую лайку — продолжала причитать, используя все свои голосовые возможности, извиваясь всем существом, о чем-то просила, на что-то жаловалась. Мы поняли ее без слов: она умоляла простить ее, рассказывала, как привольно в тайге, какие заманчивые запахи будоражат там собачью душу, как свободно жилось им эти три дня. Рассказывала целую поэму без слов.
Не простить ее было невозможно. Николай смягчился и дал своей любимице лизнуть руку. Янка радостно запрыгала вокруг. Он налил ей в миску вчерашней ухи. Из-за угла опять высунулась собачья морда. Но Николай прикрикнул на вороватого пса. Впрочем, Казбек воспринял это весьма спокойно. Он был лишен пылкой эмоциональности Янки и держался в стороне, внимательно наблюдая за хозяином.
Гурьбой мы отправились на берег Яны. Закидывали невод, тянули мокрые «клячи», вытягивали крылья, а потом мотню, полную рыбы. Яна была тиха и прекрасна. У берега шагала в воде крошечная фигурка Гали в слишком больших для нее сапогах, в брезентовом плаще не по росту. Напрягаясь, она удерживала конец невода.
Увидимся ли мы когда-нибудь? Как сложится судьба Гали и Николая? Позже мы узнали, что Николай повез Галю с ребенком на свою далекую родину — в гости к матери.
— Что это? Смотрите!
Григорий указывал на свою одинокую палатку. Из трубы ее валил дым. Когда мы уходили, палатка была пуста, печка потушена. Челн лежал на прежнем месте на берегу вздувшегося потока.
— Кто же туда забрался?
Распростившись с новыми знакомыми, поблагодарив за гостеприимство, мы побежали к палатке. Казбек, не раздумывая, помчался за нами. А для Янки начались терзания. Собачью душу разрывали противоречия. Ей тоже очень хотелось прогуляться с нами. Но ведь она только что замаливала вину. Янка то бежала к Нам, то останавливалась, оглядывалась, принималась скулить и возвращалась к Николаю, красноречиво и жалобно объясняя, как велико искушение, прося понять ее и не сердиться. Николай не обращал на нее внимания и не смотрел в ее сторону. Соблазн оказался сильнее ее слабого женского сердца, и она как вихрь устремилась за нами.
Палатка дымила, как паровоз. Григорий откинул брезент. На вьючном ящике у раскаленной докрасна печки сидела медноволосая девушка с крупными аметистовыми клипсами в ушах, спокойно попивала чай из эмалированной кружки и смеющимися зеленоватыми глазами смотрела на нас. Ее лицо покрывал золотистый полярный загар. Одета она была в мужские брюки и рубаху не по росту. На веревке у печки сушилась вся ее одежда: штормовка, клетчатая ковбойка, походные брюки. Держалась она свободно и просто.
Инна Рудько, геолог из соседнего отряда магаданских проектировщиков, пришла навестить московских коллег. И когда бурная речка, остановившая нас, преградила ей путь, она, не раздумывая, в одежде вошла в ледяную воду, сначала по колено, потом по грудь и переплыла стремительный поток. Никого не обнаружив в палатке, разожгла печурку, переоделась в первую попавшуюся одежду, вскипятила чай и теперь отогревалась.
Долго говорили в тот вечер, собравшись вокруг раскаленной походной печурки. Инна рассказала, что они нашли хорошую площадку на берегу Яны для строительства будущего центра Куларского золотоносного района. Многоэтажные дома будут строиться на скальном основании, и мерзлота не причинит им вреда…
На пристань вернулись поздно. Виталий крепко спал. Потихоньку сняли грязные сапоги, поставили их у теплой печки и моментально уснули.
Проснулись от невероятного грохота. Как будто палатку заваливали гремящие листы железа. Мы выскочили наружу. Напрямик к берегу спускался трактор. На буксире он тащил платформу на гусеничном ходу, полную пустых железных бочек.
— Ну вот… тракторный поезд пришел. Завтра поедете на при иск. Полный комфорт, — объявил Виталий.
…Тракторный поезд снаряжается в путь. На широкую платформу вкатывают и вкатывают тяжеленные бочки с горючим для электростанции прииска. Куда же столько? Трактор хоть и здоровенный — С-100 Челябинского завода — и платформа на гусеничном ходу, но сдвинет ли он такую тяжесть? Дороги на прииск нет, впереди сопки, перевалы, дикая лесотундра, пухлый ковер влажных мхов, ручьи, болота.
Кроме нас на прииск едет еще шесть пассажиров: рабочие на промывку. Ведет трактор Геннадий — невысокий, но крепкий парень.
Груженую платформу придется вытягивать на крутую террасу, разбитую гусеницами. На подмогу идет второй мощный тягач. Двойной тягой сдвинули платформу и потащили вверх, сдирая мох, разминая трясину. Гусеницы скрываются в месиве, но панцирь материкового льда хорошо держит стальные башмаки. С ревом и лязгом забираемся выше и выше. На крутом подъеме идем пешком. Два трактора и платформа, сцепленные вместе, действительно напоминают гремящий поезд.
Вышли на пологий склон лесистого увала. Погода портится, вершины дальних сопок скрылись в облаках, заморосил дождь. Поезд останавливается. Передний трактор отцепился и пошел обратно к палаткам. Геннадий пригласил в кабину. Каким-то чудом втиснулись к нему вшестером. Двое пассажиров забрались на прицеп и расположились на бочках, накрывшись брезентом. Караван тронулся, путешествие началось…
Трактор, похожий на стальное чудовище, идет, не выбирая дороги, напрямую. С рычанием преодолевая торфяные бугры, он то водит капотом в небо, то рушится вниз. Кабина, закрытая зеркальными стеклами, в каплях дождя, напоминает рубку корабля; застигнутого бурей. Гремящие гусеницы, наезжая на лиственницы; крушат ж ломают их, как спички. Поверженные стволы корчатся под стальными пластинами, теряя ветви. Выжатая смола стекает слезами по морщинистой коре.
— Ужасно… — говорит Ксана. — Нельзя таи калечить природу.
Геннадий посмеивается:
— Поезд не велосипед, каждое дерево я объедешь.
Въезжаем в ручьи, пересекаем изумрудные болота, погружаясь в воду или зеленую трясину до кабины. Кажется, вот-вот застрянем и не выберемся отсюда с тяжеленным своим возом. Но и здесь
