ДНЕВНИКИ

секретарши. И все же так очевидно, что не в этом, не в 'грехах' – была жизнь Кеннеди. У гомосексуалистов, однако, их гомосексуализм, даже если он и не есть низменный 'разврат', так или иначе окрашивает собою все в их жизни: творчество, 'служение', решительно все. Окрашивает и, в каком-то смысле, определяет. Где-то, как-то, но несомненно ощущается эта болезненная одержимость – и у Пруста, и у Жида, и у Грина. Это всегда душный мир, из него всегда хочется как бы выйти на свежий воздух. И в нем никогда нет подлинного, несомненного величия, хотя есть подлинная и несомненная тонкость… Однако через нас, 'нормальных', нас – 'христиан' – не просвечивает Христос. Правые в своем отвержении тупиков , мы бессильны в утверждении и в свидетельстве. На тупик еврейства мы отвечаем антисемитизмом, на тупик гомосексуализма – животной, биологической ненавистью.

Суббота, 5 ноября 1977

В связи с St. Vladimir's Women's Conference1 разговор с Л. вчера обо всем этом женском вопросе в Церкви. Нет у меня в голове, в уме ясности и убедительности по этому вопросу, а то, что я чувствую, как-то не укладывается в слова, в ясную схему. Чувствую я, однако, что есть, и совсем близко, в Церкви – простая, светлая и поистине – духу, логосу и вере – самоочевидная истина обо всем этом… Но вот как увидеть и как выразить ее?

Кончил Jessica Mittford (автор 'The American Way of Death') 'The Fine Old Conflict'2 , ее воспоминания о членстве в американской коммунистической партии, уходе из нее и т.д. Никакой к ней симпатии не возникло. Все то же 'левое' самодовольство: ух как же мы боремся!.. И какая-то во всем разлитая наглость. Скучный, душный, маленький мир. 'Догматизм'.

1 конференцией женщин в Св.-Владимирской семинарии (aнгл.).

2 Джессику Митфорд ( 'Американский подход к смерти') 'Старый добрый конфликт' (англ.).

395

Начал Ann Douglas 'The Feminization of American Culture'1 . Поначалу очень интересно.

Только что вернулись от Куломзиных с party в честь Сережи и Мани по случаю их отъезда в Южную Африку. Все, все, все, и так мило и дружно… Однако особое удовольствие доставила поездка: темный, серый день, уже полуголые ветки, то пронзительное в осени, ее ржавчине, ее смирении, что так неотразимо на меня всегда действует. Как у Green'a: 'il n'y a de vrai…'2.

Пишу с утра 'Иерархию ценностей' в 'спецномер' 'Вестника', посвященный России.

Понедельник, 7 ноября 1977

Вчера почти все после-обеда (кроме короткой поездки взад-назад к Ане в Wappmgers, главным образом ради серого ноябрьскою дня, голых деревьев, ржавчины, тишины осенних просторов) и весь вечер за работой над очередной 'мариологической' лекцией – в вднном случае над Успением. 'Утешительность', духовная польза от этой работы, словно в тебя самого входит свет и сила этого праздника. 'На безсмертное твое Успение…' Но, Боже мой, какая бедность богословских на эту тему рассуждений.

Вторник, 8 ноября 1977

Второй день – проливной дождь… Сегодня Литургия: арх. Михаила по новому стилю. А по старому – Димитрия Солунского, папины именины. А также день смерти – в 33 или 34 году? – генерала В.В.Римского-Корсакова, директора нашего корпуса, человека, открывшего мне мир поэзии вообще, русской поэзии в частности. Как сейчас помню его рукописные, им самим составленные и написанные тетрадки-антологии русской поэзии. Не встреть я его, когда мне было девять лет, не будь я его 'любимцем' (и именно из-за поэзии!) в решающие годы (девять – тринадцать), думаю, что все было бы другим в моей жизни. С поэзии началось 'освобождение души', интуиция 'иного'… И почему-то больше всего вспоминаю о нем, когда читаю лермонтовское 'Когда волнуется желтеющая нива…'. Это – одно из 'решающих' в моей жизни стихотворений. Думаю, что и объективно оно – одна из вершин русской поэзии. Смерть генерала была также и первой встречей со смертью, ибо смерти сестры Елены почти не помню…

Годовщина Октября – шестьдесят лет! В 'Русской мысли' – собрания 'верности' и 'непримиримости'. Еще десять – пятнадцать лет, и 'первой эмиграции' не останется. Не будет в 'Хронике' оповещений о собраниях 'гвардейской конницы' и 'союза дворян'. Останется и там , и за рубежом – только советская Россия, совсем другая прежде всего по своей тональности. Думаю об этом, и почему-то начинает звучать строчка из адамовического 'Когда

1 Энн Дуглас 'Феминизация американской культуры' (англ.).

2 'Il n'y a de vrai que le balancement des branches mis dans le ciel' – 'Правда только в качании веток на фоне неба' (Жюльен Грин) (фр.).

396

мы в Россию вернемся' – '…как будто Коль Славен играют в каком-то приморском саду…'. Однако возвращаться будет некому и некуда. России эмигрантской – совсем особенной, той, что увидел Ходасевич в своих 'Соррентинских фотографиях', – уже не будет. Поймет ли всю ее важность, единственность, незаменимость – для русской памяти – Россия советская? Не знаю. А, может быть, появятся 'там' – 'специалисты по эмиграции', 'эмигрантоведы' с научными журналами и примечаниями. Возникнет, может быть, даже своего рода 'культ' эмиграции, мода на нее. Но как поймут и разгадают они этот опыт: французская деревня и русский кадетский корпус; перспектива парижских бульваров как 'фон' 'Коль Славен' и 'приморского сада…'? И т.д. Почему у меня чувство, что их мы понимаем, и даже очень хорошо, а они нас – никак? Может быть, потому, что эмиграция была прошлым в настоящем, и даже в нас, эмигрантских детях, на настоящее смотрела из живого прошлого, тогда как у них только настоящее, ибо никакого 'прошлого', кроме этих пустых – хотя и кровавых и страшных – шестидесяти лет, нет…

Четверг, 10 ноября 197 7

Завтрак, вчера, с Сережей в ресторане Объединенных Наций. Разношерстная толпа делегатов, но все они как бы исполняют обряд и все – часть этого обряда: и огромные, как храмы, залы, залитые солнцем, и их манера прохаживаться друг с другом, вежливо беседуя, и их разодетость. И я подумал, что, какова бы ни была слабость, 'дутость' Объединенных Наций, все это только и полезно, и нужно, и оправдано как именно обряд. Ибо обряд, нами совершаемый, нас в известном смысле определяет, к нам обращен. Обряд воплощает мечту, видение, идеал, все то, чего в 'эмпирии', может быть, и нельзя воплотить полностью, он подобен словам, о которых сказано, что 'от них оправдаешься и ими осудишься…'1 . Мир без обряда – только игра голой силы.

У входа, на припеке, стояло четверо советчиков – не дипломатов, а, по- видимому, каких-то 'нянек', держиморд, агентов. Не знаю. Но, глядя на них, мне стало страшно: страшные скуластые лица, наглые и одновременно мертвые глаза. Система, выращивающая таких 'антропоидов', – дьявольская…

И 'L'Express', и 'Le Nouvel Observateur' этой недели посвящены шестидесятилетию Октября. И конечно, самое поразительное в этой жуткой истории – это то, как долго мир, вопреки всему, страстно и восторженно верил в нее. Я думаю, во всей истории мира не было ничего одновременно более трагического и более смешного, чем эта вера, это решение верить, это напряженное самоослепление. Тут доказательство тому, однако, что в мире сильна и 'эффективна' только мечта . И если умирает в человеке мечта Божья, он бросается в мечту дьявольскую. Но поэтому и бороться с дьявольской мечтой, дьявольским обманом можно только мечтой Божьей, возвратом к ней, но именно она-то и выветрилась, обессолилась в историческом христианстве, обратилась в благочестие, быт, испуганное любопытство к 'загробной жизни' и т.д. Вырождающийся коммунизм все же продолжает твердить о революции, о 'changer

1 См . Мф.12:37.

397

de vie'1 . Христианство же предало даже свой