Америке какая-то подспудная, но все время прорывающаяся violence1 наряду с детскостью, простотой и т.д. Страх? Самозащита в соревновании? Не дается тут тишина: 'да тихое и безмолвное житие поживем…'. Если человек гуляет, то потому, что ему это прописал доктор или он вычитал об этом в газете. В сущности – полное неумение наслаждаться жизнью бескорыстно, останавливать время, чувствовать присутствие в нем вечности… Американец, по-моему, боится довериться жизни: солнцу, небу.
1 ожесточенность (англ.).
428
покою: он все время должен все это иметь under control1 . Отсюда – эта нервность в воздухе… И тоже эта постоянная направленность внимания на других, какая-то слежка всех за всеми.
Великая среда, 26 апреля 1978
Последняя Преждеосвященная, последние постные поклоны. Трехчасовая служба, но вот, только что, как будто начало 'расплавляться' сердце, конец службы и… кабинет и одни за другими – Негребецкий и обсуждение деталей 'юбилейного' банкета, коптский священник с женой (хлопочет о коптском студенте), телефоны: от Amnesty International2 : просьба подписать что-то в связи с Аргентиной, от Bill Coffm'a (по тому же делу), Митрополит, канцелярия. И уже почти ничего не осталось от ритма, от света службы. В перерывах все пишу письма, а гора неотвеченных как будто не уменьшается… И вот уже четыре часа дня! Так, изнемогая, убегает время.
Письмо от Максимова, в ответ на мое с предложением статьи о Варшавском. Очень дружественное. Моя статья – пишет – привлечет к 'Континенту' новых читателей, которых-де у меня в России великое множество…
Великая пятница, 28 апреля 1978
Ожидание и исполнение. Кажется, никогда не кончится пост, не сдвинутся с места эти бесконечные сорок дней… Затем в Лазареву субботу – 'несбыточной' кажется Пасха… Но вот всегда приходит и всегда застает врасплох. Вот уж действительно: 'Се жених грядет в полунощи…'. Чувство такое, что совсем и не ждал и не готовился, что все равно безнадежно вне чертога…
Великий четверг вчера – и всегдашнее чувство, что времени нет. Что это тот же самый Великий четверг, в который в детстве мы с Андреем шли по rue Legendre, а затем под распустившимися платанами Boulevard de Courcelles – на 'Dam', или, может быть, еще более ранний… Что это не он к нам приходит, а мы возвращаемся к нему, снова в него погружаемся, что он снова дается , даруется нам. 'И Я завещаю вам, как завещал мне Отец, Царство…'3 . Что вся сила 'литургии' Церкви именно в том и состоит, что она дает нам возможность этого возвращения, этого погружения… И, наконец, что 'духовная' жизнь в том, чтобы там быть, а не только к 'там' иногда, и притом символически, прикасаться… 'На горнем месте высокими умы…'
Разговоры, в эти дни, с несчастными. В среду – с Д.Т., которую бросил жених, или, вернее, тот, о котором она думала как о женихе. Вчера с Г.Т. – в острой, страшной депрессии. Чувство полного бессилия, маловерия, невозможности помочь. Слова, теряющие всякий смысл и силу.
Смотрел сегодня на объявление о новом 'высотном' здании, нарисованном Дали и воздвигнутом в Париже. Все из каких-то кубов и т.д. И в голову пришла
1 под контролем (англ.).
2 организации 'Международная амнистия' (англ.).
3 Лк.22:29.
429
простая мысль. В чем ужас нового искусства, архитектуры, живописи, литературы? Всякое, самое пошлое, самое 'викторианское', сусальное, разукрашенное колоннами и амурами здание прошлого – все-таки 'символично'. Ибо даже пошлость относит к чему-то другому, карикатурой на что она является. Все все-таки, так или иначе, о другом . 'Новое' искусство по-настоящему хочет только одного: эту 'отнесенность', этот символизм разрушить или, точнее, – разоблачить . Оно как бы говорит: смотрите – за этим ничего нет . Это начал уже сюрреализм, который, хотя он очень много болтал о rкve1 , на деле являл этот rкve либо как абсурд, либо как грязь и бессмыслицу, как какой-то тусклый 'зуд'. Самый пошленький, самый слащавый романс таит в себе какую-то возможность. От него можно куда-то подняться, он все-таки 'человеческий мир'. От того, что порождает эти кубические дома, хода нет никуда. И я потому вспомнил об этом в связи с вчерашними разговорами, что тут все связано. Тупик такого рода несчастия – это то, что жертва его в наши дни сама себе все может объяснить, проанализировать при помощи 'психотерапевтической' терминологии. Однако именно этот анализ, это мертвое знание о живом страдании и о реальном зле и делает исцеление невозможным. Ибо исцеляться-то 'некуда…'. А к старым, на самом деле вечным, живым и целительным символам доступ закрыла сама 'религия'. Страстная неделя стала 'дискурсивным рассказом' о том, что две тысячи лет назад произошло со Христом, а не явлением того, что совершается сегодня с нами. Это византийское, риторическое 'сведение' счетов с Иудой, с иудеями, наш праведный, 'благочестивый' гнев, направленный на них… Как все это звучит жалко после первого Евангелия2 . Великая пятница, день явления зла как зла, но потому и разрушения его и победы над ним, стал днем нашего маленького человеческого смакования собственной порядочности и торжества благочестивой сентиментальности. И мы даже не знаем, что мы, в конце концов, 'упраздняем крест Христов'.
Светлый понедельник, 1 мая 1978
Пасха. Вчера, после пасхальной вечерни, в Нью-Йорке – у Трубецких и затем у Хлебниковых (из-за Ксаны). Там встречаю о. А. Киселева, который преподносит мне первый номер 'Русского возрождения'. Читал вечером в пасхальной усталости. Еще хуже, чем я думал. Хуже потому, что журнал пронизан некоей 'подлинкой', так сказать, 'инсинуацией'. Это 'анти-Вестник' прежде всего. Не говоря уже об убожестве своего собственного 'религиозно-национального' идеала. Подумать только, что все эти 'клише' я слышал с десятилетнего возраста и что с тех пор в этом направлении не сделано ни шага вперед.
Такого пасхального дня – по солнечности, прохладе, легкости воздуха – как будто никогда не было…
Разговор с Сережей по телефону.
'Далекое' Б. Зайцева. Перелистывал, читал в Великую субботу.
1 мечте (фр.).
2 'Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем…' (Ин.13:31).
430
Светлый четверг, 4 мая 1978
Думал в эти дни о творчестве Набокова – в связи с предложением выступить на симпозиуме, ему посвященном, в июле в Nоorwich'e – у Первушина. В каком-то смысле все его творчество – карикатура на русскую литературу (Гоголь, Достоевский, Толстой, Чехов). Будучи частью ее, он ее не принял . Наибольшее притягивание – к Гоголю, тоже 'карикатурному', наибольшее отталкивание – от Достоевского, самого из всех 'метафизического'. И все же он ими всеми, в том числе, конечно, Достоевским, определен, из мира русской литературы выйти не может. Только там, где у Гоголя – трагедия, у Набокова – сарказм и презрение.
Пятнадцать дней до окончания учебного года: кажутся они вечностью…
Фомино воскресенье, 7 мая 1978
За спиной – юбилей и суета, напряжение, с ним связанные. Слава Богу, не только прошло, но прошло хорошо… Присутствие Флоровского, но тоже 'благополучное'. Даже молча похристосовались. Хотя бы внешне , для семинарии, эта древняя (в смысле 'древнегреческая') трагедия разрешилась, нашла свой 'катарсис'. 'История' запомнит и зарегистрирует только это… Но уже с головой тону в ожидающей меня трагедии в Париже, куда еду послезавтра. Вчера
