ДНЕВНИКИ

когда я думаю о нашей Церкви, о 'делах', но также и о семинарии. Христа убила и Христа убивает религия . Религия же – это тот 'орган' в нас, который, как это ни странно, одновременно бесконечно усиливает и скрывает от нас наши самые глубокие страсти и грехи: гордыню, фарисейство, самодовольство, самолюбование и т.д. Религия есть постоянное наше самооправдание перед Богом, замазывание для самих себя наших грехов и искушений.

Том рассказал мне, что произошло с Williams, протестантом, который принял Православие и был дьяконом в Тулсе (Оклахома), где я его и встретил года два-три тому назад. Оказывается, с тех пор он бросил свою жену и детей и живет в каком-то карловацком 'скиту' и пишет в их журнальчиках рецензии на, скажем, Каллиста Уэра с обвинениями его в недостаточном 'православии'. И я спрашиваю себя: почему, как это могло случиться? Почему чем больше он соприкасался с Православием, тем сильнее его тянуло к этому темному, страшному 'фанатизму', к обличениям и проклятиям? И если бы он был один… Реакция на 'минимализм' Церкви, приходов и т.д.? Да, наверное, так. Но все-таки кто же мешает им да и каждому из нас внутри этой 'минималистической' Церкви жить светом и радостью веры во Христа? В том-то и все дело, что в какой-то момент они начинают ненавидеть именно свет и радость этой веры, и это-то и страшно…

Ну, хорошо, мы живем в страшном мире. Но ведь не страшнее же он, чем тогда, когда распинал он Христа? Что можно прибавить к этому ужасу, к этой 'страшности'? И не для того ли отдал Христос Себя на распятие, чтобы могли мы ходить в обновленной жизни? Жизни, а не религии – от страха, законничества, власти которой 'свободи нас Спасова смерть'. Что делали они в промежутках между 'исполнениями' Церкви – за трапезой Христовой, в Его Царстве? Жили , каждый – той жизнью и теми devoirs d'etat, которые дал каждому человеку Бог. Да, скажет какой-нибудь Williams, но Христос сказал, что если мы хотим быть совершенными, то мы должны бросить все и следовать за Ним. И вот я бросаю мою семью и следую за Ним… На это хочется ответить: pas si simple!2 Ибо что значит – следовать за Ним? Значит ли это, как теперь многие думают, становиться священником, монахом, богословом? Означает ли это, иными словами, какую-то 'институционную' перемену? Думаю, что значит это – в контексте всего Евангелия – как раз обратное. Ибо Тот, за Кем мы следуем, не уходит , а приходит . И приходит, чтобы мы имели жизнь, и жизнь с избытком… То, что – для следования за Христом – нужно 'бро-

1 технические неполадки (англ.).

2 не так все просто! (фр.).

сить', Христос отождествляет с имуществом и семьей. И действительно, в падшем мире это те две тяжести, которые мешают человеку, связывают его, являются препятствиями следованию за Христом. Ибо они стали 'идолами'. Но потому-то и говорит Христос о них, что именно в извращении двух этих основных 'координат' жизни раскрывается вся глубина падения человека и мира, отпадения их от Бога. Ибо в том-то и все дело, что и имущество , и семья – от Бога. При сотворении мира Бог дает его во владение человеку ('яко царя твари…'), [делает] его – человека – имуществом. И при сотворении человека создает Бог жену , ибо нехорошо быть человеку одному. Но тогда в том и состоит падение (первородный грех), что мир как 'имущество' захотел человек для себя , а не для Бога, для жизни в Нем, и жену сделал объектом любви , оторванной от любви Божией, опять 'для себя'. Но вот Сам Христос отдает, бросает жизнь – но для того, чтобы воскресить ее, освободить от смерти, чтобы перестала она быть сама источником смерти, чтобы она, жизнь, воцарилась и была 'поглощена смерть победой'. Значит ли это, что Он зовет нас к самоубийству? 'Бросить' мир, раздать 'имущество', 'оставить' семью – все это значит тогда не отождествление их со злом, которое нужно 'отбросить', а значит освобождение и преображение их в то, чем и для чего создал их Бог. Как 'раздающий' свое имение по-настоящему богатеет, ибо снова мир – раздаваемый, отдаваемый – делает Божьим, так и 'оставление' семьи есть ее воскресение, очищение, преображение, а не 'уничтожение'. Ибо как могла бы Церковь совершать таинство брака, если бы брак был 'злом'? Но брак потому и таинство, что в нем совершается отдача его Богу, Христу, Духу Святому… Тут все свети, как и в призыве Христа – раздай, оставь… Все положительно , все свет – а не тьма и разрушение.

Суббота, 3 апреля 1982. Похвала Богородицы

'Le retour de Dieu'1 … О нем, этом retour, пишут все больше и больше и повсюду. 'Религиозное возрождение…' и т.д. Казалось бы, можно и нужно только радоваться. Но во мне нет радости. Вчера я писал о случае Williams'a. Но это совсем не единичный случай. 'Retour', который я вижу, это какая-то эмоциональная волна, псевдомистика, фанатизм, в пределе – ненависть. Ненависть к миру, ненависть к тем, кто думает иначе, сектантство, псевдостарчество, кликуши… А вне христианства – бегство в буддизм и тоже в какую-то тусклую мистику.

Причина этого 'возвращения Бога', конечно, – крах рационализма во всех его видах, крах того дурацкого оптимизма и утопий, к которым он привел. И вот – 'бегут в горы…' Бегут к любому credo, quia absurdum2 , к любому типикону или талмуду, к любой 'духовности'. И характерно – чем образованней человек, чем больше он вкусил 'позитивизма' и 'рационализма', тем более 'глупую' религиозность он выбирает. В Америке как грибы растут какие-то подозрительные 'скиты' и все разрастается совершенно бессмысленная 'харизматика'. И все это сразу обличает друг друга, старается переплюнуть друг друга. То же самое среди

1 'Возвращение Бога' (фр.).

2 верю, ибо это нелепо (лат.).

неофитов в России. Ставка на Православие, то есть на кликуш вроде Льяниной няни, которая ездила отдыхать 'на лоне Авраама природы'.

Все это не только не радостно, все это страшно. Все это сродни 'Темному лику' Розанова – та же атмосфера, тот же страшный накал, безрадостная, паническая апокалиптика.

И вот чего не понимают все эти 'неорелигиозники': да, рационализм, позитивизм, оптимизм – провалились, и провалились ни больше ни меньше как в служение диаволу. И, однако, в сущности своей они были порождены христианством. Христианство без разума, без 'света' разума – уже не христианство, а антихристианство. Отцы Церкви никогда не были против разума, и ни с чем христианство, Церковь не боролись так упорно, как с ложной мистикой, с псевдомаксимализмом: докетизм, манихейство, монтанизм, донатизм и т.д. Христианство – если сказать просто и точно – боролось с 'религией', с 'религиозностью в себе' и потеряло эту битву тогда, когда само себя – в Средние века – превратило в 'религию' (см. книгу Ле Гоффа о Чистилище). И именно этa крайность привела к крайности обратной – к 'рационализму' и чаду его – 'гуманизму'. Эту правду о себе христианство еще не раскрыло, ее, так сказать, не приняло. И вот теперь радостно приветствует 'религиозное возрождение'.

И как на фоне всего этого, на фоне этой тоски – удивительно, радостно, 'экзортически' звучал вчера акафист Похвалы: 'Радуйся еюже радость воссияет…' Как мало радости этой сияет над миром и как непрерывно мы сами изменяем ей.

Четверг, 8 апреля 1982

Во вторник – неслыханная, для апреля, снежная буря. И все до сих пор занесено, все белое, и стоит сильнейший мороз!..

Вчера утром – телефонный звонок из Чикаго, от Brace Rigdon, который в 1963 году 'подбил' меня написать 'For the Life of the World'. Теперь он высокий чин и в экуменизме, и в американском пресвитерианстве. Пресвитериане сейчас пересматривают – по его словам – свое учение о таинствах, особенно о крещении, и основное пособие их в этом пересмотре – моя 'Of Water and the Spirit'. Просит приехать в октябре на конференцию, на которой пересмотр этот будет обсуждаться 'на высоком уровне'. Говорит, что постоянно перечитывает мои книги, что они переменили, определили его богословское сознание и т.д. Такие 'утешения' – вот что странно – приходят ко мне, когда сам я, как в эти дни, недели – в унынии. В унынии от слухов, сплетен о моем якобы уходе из семинарии, чуть ли не отъезде в Париж… Я знаю, что все это вздор, но вот – нагоняет уныние, предчувствие какого-то (какого?) надвигающегося краха. Умом я знаю и понимаю, что все это даже хорошо, перст Божий, сбивающий гордыню, привычку 'быть важным', если не 'единственным', и даже чувствую своего рода 'освобождение'. Но вот 'ветхий Адам' во мне – огорчается и унывает. И тогда Бог 'утешает' – смотри, мол, не совсем зря ты жил, вот и