ДНЕВНИКИ

под сталинскими глыбами, и вот – здесь – в изгнании!' На кладбище о.Н.Оболенский хоронит кого-то: сегодня же весь Париж узнает о присутствии Солженицына! Возвращаемся в Villebon, откуда С. и Струве едут немедленно в Версаль и Шартр. Зовут с собой, но я возвращаюсь в Париж. Прогулка с Л. по старым парижским кварталам] Marais, St. Sulpice.

Вторник 31-го. Солженицыны переехали на rue Jacob (Hotel Isly), и Наташа С. свалилась с сильным гриппом. Я захожу в отель в десятьутра, и мы выходим с А.И. на осмотр Парижа. Тепло. Солнечно. Шесть часов пешком, вдвоем: esplanade des Invalides, pont AlexanderIII, Rond Point, Concorde, Rivoli, Vendome, Hotel de Ville, завтрак в маленьком ресторанчике, потом Bastille, Monmartre, place de Teatre, вниз – на Pigalle и до Trinite, где расстаемся…

Сначала он захвачен Парижем, особенно историческим (где что случилось…), радостен, порывист. Но под вечер, когда стояли на горе над Парижем, вдруг как бы затянулся грустью, сжался, ушел в себя, погас. Долгое – странно-задумчивое – хождение вдоль тиров и балаганов на Pigalle. Впечатление, что он внезапно физически ощущает страшную тяжесть, лежащую на нем. Тяжесть, от которой он как-то 'темнеет'.

Расстаемся с тем, чтобы в 9.30 встретиться у 'Доменика'. Я еду служить новогодний молебен. Когда мы с Л. приезжаем к 'Доминику', они – Солженицыны и Струве – уже там, и сразу же чувствуется наличие драмы. Маша Струве шепотом объясняет: драма – об ИМКА-Пресс, его желание печатать полное собрание сочинений в 'Посеве', грубые обвинения – 'кумовство', неряшливое издание, возмущение И.М. и т.д. Солженицын мрачен как туча. Наташа – essaye de faire bonne mine a mauvais jeu2 , всему радуется. Струве – дико напряжен. А кругом – чудовищная новогодняя пошлятина: клоунские шапочки, чепуха… Без десяти десять С. говорит: 'Через десять минут Новый Год в Москве – встретим его, а потом уже – пошлый, западный Новый Год…' Разговор не клеится, веселье – и того меньше… Л. чудно все выдерживает, держит твер-

1 Старомодный рыбный ресторан в Париже.

2 пытается делать веселую мину при плохой игре (фр.).

дый и ясный тон. Вскоре после двенадцати, слава Богу, пытка эта кончается. Мы успеваем еще заехать к Ягелло, где встречают Новый Год все наши.

Среда 1-го. Чудный новогодний завтрак у племянницы] Елены. Днем заезжал в отель за Солженицыным, пешком идем с ним к старику Лодыженскому. С. спокойнее, ровнее, но разговор как-то не клеится. Изумительный зимний закат над пустыми, праздничными улицами…

Четверг 2-го. Я волнуюсь, потому что в дело включен Андрей: надо собрать 'военных' – свидетелей великой и гражданской войн, нужных С. Волнуюсь потому, что волнуется Андрей. В 4.30 захожу в 'Русскую мысль', где принимают С., чтобы 'передать' его Андрею. Но, слава Богу, это все (встреча со стариками в Морском собрании) проходит хорошо, и Андрей очень доволен (мы его с волнением ждали до одиннадцати вечера у него дома).

Пятница 3-го. Моя последняя прогулка с С. вдвоем по Парижу. Беру его в одиннадцать утра на Exelmans (военный музей Геринга), и мы пешком идем по Сене, через Марсово поле – к отелю… Он кашляет, разбаливается, но светел и ласков.

Суббота 4-го. Андрей везет его, совсем больного с 39° жара, в Ste.Genevieve к полковнику Колтышеву, адъютанту Деникина, – 'договаривать', а мы берем Наташу в отеле для прогулки по Парижу. Страшно реагирует, радуется. Завтрак в La Bouteille d'Or1 около Notre Dame de Paris, куда приезжает и Андрей. К трем отводим ее в отель, а сами вдвоем – идем по Тюильри. По-моему, я никогда не видал такого голубого освещения, такой потрясающей красоты. Отдышиваемся в кафе в центре.

Воскресенье 5-го. Служу на Exelmans2 . В четыречаса прощание в отеле. Он совсем болен. Суматоха. Она взволнована. Он говорит опять – о Канаде, говорит, что окончательно решил… Она – в коридоре, быстро: 'Знайте, что в обморок буду падать только у вас , к вам …' Приходят Струве, я ухожу. На все вопросы Струве только машут рукой: потом, дескать, все обсудим…

Понедельник, 20 января 1975

Снег и холод. Вчера – в который раз уже! – ездил читать лекции в Wilmington, Delaware. В этом году как-то особенно радуюсь возвращению в Америку, может быть, в первый раз с такой силой ощущаю свою 'кровную' связь с нею…

В Париже, уже после отъезда С., виделся с Максимовым и – отдельно, накануне отъезда – с Синявским. Оба буквально накалены против С. Опять моя вечная трудность: вполне понимаю и их, и его и не хочу выбирать, ибо для меня это – не выбор.

После всей этой суматохи сильное искушение: отойти, 'отрешиться'. Душа во всем этом не участвует, хочет 'другого, другого, другого…'.

Кончина тети Веры – такой огромной части детства… Удивительно, что в самый разгар солженицынской суматохи мне пришлось два раза напутствовать умирающих. И оба раза чувствовал: вот это мое дело, тут все ясно.

1 Ресторан с видом на Собор Парижской Богоматери.

2 Имеется в виду Храм Знаменья Божьей Матери, расположенный на этой улице.

Эти дни читаю (в поезде, в кровати) 'Les Cahiers de la Petite Dame'1 (Mme Theo von Rysselbeyne – подруги А.Жида). Странное чувство: столько в мире – 'миров'! И каждый имеет и свою правду, и свою ограниченность. Я же знаю, что жить могу, только переходя из одного в другой, зная, что этот переход возможен. При одной мысли остаться в одном из них делается чувство духовной клаустрофобии. Но почти все – выбирают один и только в нем живут, и только его признают и утверждают.

В аэроплане, летя над Парижем, прочет A.Houtin 'Ma Vie de Pretre'2 . Модернисты были небольшими людьми. Однако кризис начала века меня всегда так волнует и занимает потому, что именно тогда впервые наметилась основная проблема, суть 'кризиса христианства', который теперь всего лишь раскрывается в своих логических последствиях. Поскольку Церковь отождествила себя с 'институтом' и 'разумом', она не могла не вступить в собственное разложение. Ибо ее 'разум' не выдерживает критики, а ее 'институт' – жизни.

Вторник, 21 января1975

Вчера – в Union Theological Seminary. Симпозиум-семинар 'The Liturgy and the Arts'3 с моим вступительным словом. После меня – А.Б., последовательница Юнга. Символизм, подсознательное и т.д. Сидел и думал: какая невероятная путаница происходит в сознании (или подсознании) христиан! Трудно себе представить, что может предложить христианство современному миру. В том-то, однако, и все дело, мне кажется, что, говоря, христиане думают именно о 'современном мире', тогда как христианство (вернее – Христос) направлено никогда не к 'современности', а только к вечному и неизменному в человеке. Трагический грех в том, что мы согласились с 'современностью' в отрицании самого наличия этого 'вечного', все стали воспринимать в категориях истории, то есть изменяемого, текущего. И потому, что мы не знаем, кому мы говорим, мы не знаем также и что говорим…

Читал вчера второй номер 'Континента' – окончание повести Корнилова. Впечатление какой-то ненужной запутанности, псевдосложности. Все сильнее ощущение, что с этой 'новой' Россией – почти ничего общего. Разные опыты, разные 'ключи'.

После семинара вчера – ужин у Сережи и Мани, невероятно уютный, с детьми. Возвращение домой в трескучем морозе.

Среда, 22 января 1975

Утром поездка к Нератовой (вдове иконописца Абрамова) по просьбе вашингтонского прихода: удостовериться, что иконы закончены. То же неловкое чувство, которое я всегда испытываю при общении с людьми 'органического

1 'Записки маленькой дамы' (фр.).