все! В любом случае скандал вот-вот начнется. Вполне возможно, что Мелоди уже в эту минуту занимает всех членов клуба рассказом о своих достижениях в отношении ночного горшка.
— Нет, Уилберфорс, спасибо.
Он глубоко вздохнул и, быстро пробежав мимо удивленного управляющего, понесся вниз, в главные помещения здания.
Оказавшись там, он тут же убедился, что в главном салоне сидят только лорд Бартлз и сэр Джеймс — эти седовласые мумии, которые постоянно дремали у огня, не прикасаясь к шахматным фигурам уже десятки лет.
Так. С тем же успехом он мог опасаться разоблачения со стороны ладей из слоновой кости или пешек из эбенового дерева! Отбросив осторожность, Эйдан бесцеремонно обыскал все помещение. Он отдергивал шторы, приподнимал кресла и забирался под столы.
Поймав себя на том, что он — пыльный, потный и перепуганный — пытается втиснуть свое крупное тело под массивный дубовый шкаф, Эйдан вынужден был признать, что он, титулованный аристократ, зрелый, образованный и опытный мужчина, человек разумный и рассудительный (видит Бог!), за последние полтора суток полностью потерял всякий контроль над своей жизнью.
Из-за младенца.
Мэдлин подождала, пока Эйдан не скроется, осматриваясь в коридоре. В этом крыле оказалось много дверей, но только у одной — самой дальней и выходящей, по-видимому, на передний фасад здания — стоял поднос, который должен был забрать кто-то из слуг. Значит, это комната Олдрича.
Она пошла по коридору. Двери остальных комнат легко открывались — значит, Мелоди вполне могла оказаться в любой из них. К счастью, они оказались обставлены гораздо более скромно, чем комнаты Эйдана, так что Мэдлин быстро справилась с делом: достаточно было приподнять чехлы, закрывавшие мягкую мебель, и убедиться, что под ними нет кудрявого бесенка.
Она не стала окликать девочку: раз идет игра в прятки, та наверняка не поддастся на такую грубую уловку. Мелоди была очень умненькой — как и полагалось дочери Эйдана.
«Ребенок другой женщины. Постель другой женщины».
Право, это не ее дело. Ей безумно хотелось спросить Эйдана об этом, потому что он скорее всего открыл бы ей правду, но это невозможно было сделать, не выдав собственный обман. Да, на этот раз она сама себя запутала, и притом весьма серьезно.
Обойдя все комнаты, Мэдлин остановилась в коридоре в полном недоумении. Она была так уверена, что Мелоди не стала бы уходить далеко — ведь это было бы нечестно! Девочка заявляла, что хорошо знает эту игру, поэтому не захотела бы нарушить правила. И эта черта тоже объединяла их с отцом.
Она увидела еще одну дверь — в том же конце коридора, где были комнаты Эйдана. Однако ее створка была спрятана в обшивке, как и двери черного хода для прислуги. Вряд ли Мелоди заметила ее… Но Мэдлин уже начала понимать, что эта умная обезьянка способна на многое.
Защелка легко открылась — и за ней оказалась лестница, которая вела наверх. Значит, эти ступеньки вели на чердак.
Лестница показалась ей темной и пыльной, и Мэдлин не слишком нравилось то неприятное ощущение, которое у нее всегда возникало на чердаках и в подвалах, — как будто волосы встают дыбом, а по коже ползут мурашки, но необходимо было проверить и это убежище.
Осмотрительно оставив дверь приоткрытой, она положила руку на перила и поднялась на несколько ступенек, заглянув на следующий этаж. Там действительно оказался чердак — по правде говоря, очень запущенный, видимо, непосещаемый годами. В полумраке можно было разглядеть несколько сундуков и комодов да еще покосившуюся вешалку, в остальном же пространство было пустым. Наверное, при таком количестве свободных комнат в самом клубе дополнительных мест для хранения вещей не требовалось. Зачем тащить что-то наверх, если можно расположить это гораздо ближе?
Как бы то ни было, нетронутый слой пыли на полу ясно говорил о том, что тут маленькие ножки не пробегали. Мелоди здесь не было.
С немалым облегчением Мэдлин быстро спустилась обратно и закрыла за собой незаметную дверь. Еще раз обведя взглядом длинный коридор, она всмотрелась в длинные шторы на окне в дальнем его конце, но из-под них маленькие ножки не выглядывали.
Однако в коридоре стояло несколько накрытых скатертями столов с вазами, в которые больше никто не трудился ставить цветы. Вздохнув, Мэдлин встала на колени у первого и заглянула под скатерть. Если сейчас кто-то войдет в коридор, то увидит одну только ее попу!
Эйдан заглянул под последнюю скатерть, прекрасно сознавая, что выглядит донельзя нелепо, демонстрируя лишь задницу в прекрасно сшитых, но пыльных брюках.
— Вот это да! Такое не каждый день увидишь!
«Колин!»
Ну еще бы. Эйдан прикрыл глаза, покоряясь неизбежному. Попятившись назад (ибо Мелоди и там не оказалось), он прекратил свои поиски и повернулся к приятелю, стоящему у входной двери.
Тот нес холщовую сумку, явно тяжелую и наполненную припасами, за которыми его отправили, а лицо его выражало явную иронию. При этом он жевал булочку — из купленной им провизии.
«Мне это будут припоминать вечно!»
— Незабываемое зрелище, дорогой!
Эйдан выпрямился и неспешно отряхнул колени, локти и зад. Паника боролась в нем с гордостью. Признаться ли Колину в том, что его нельзя оставить с ребенком даже на несколько часов? Или придумать какое-то гениальное объяснение своему странному поведению и сохранить хоть малую толику самоуважения?
Была еще одна возможность. Можно с воплем сбежать от этой ситуации и из этого места, сесть на корабль, отплывающий куда-нибудь в Китай, и стать бородатым отшельником, питающимся рисом и чем-то экзотическим.
Только вряд ли получится…
В коридоре наверху Мэдлин застыла у стены, в панике прижимая к груди большую бело-синюю китайскую вазу, в которую только что заглядывала. По коридору, шаркая ногами, плелось сгорбленное неустойчивое существо, которым мог быть только почтенный лорд Олдрич.
Она затаила дыхание и стала молиться — пусть это и было не по-христиански, — чтобы этот старик действительно оказался таким слепым, как это утверждал Эйдан. Подойдя ближе, это ископаемое близоруко прищурилось: толстые стекла очков карикатурно увеличивали слезящиеся глаза. Не шевелясь, с отчаянно бьющимся сердцем Мэдлин ждала возмущенного крика: «Безобразие! Женщина в клубе!»
Конечно, он не захочет закрыть глаза на ее присутствие. От ужаса у нее пересохло во рту, и она судорожно пыталась сглотнуть и произнести какие-то слова, взывая к его милосердию. Он осмотрел ее с ног до головы — и его губы презрительно скривились.
«Ох черт! Сейчас начнется».
— Хм! — Он мерзко усмехнулся, говоря чересчур громко, как это свойственно при глухоте. — Жалкая современная поделка!
«Что-что?»
Олдрич вдруг подмигнул.
Не может этого быть! Наверное, у него просто тик, нервно дергается щека.
Старикан поморщился и отвернулся, ворчливо добавив:
— Филистеры! Никто уже не способен ценить классическое искусство. — Он прошаркал дальше, хрипло рассуждая все громче: — Греки — вот у них была скульптура! Римляне — неплохо, неплохо… Но Византийская эра — вот эталон красоты…
Протяжно выдохнув, Мэдлин почувствовала, что у нее подкашиваются заледеневшие ноги. Она соскользнула по стене, продолжая судорожно сжимать в руках чудесную скульптурную вазу. Сидя по- турецки на ковровой дорожке, она откинула голову и хохотала, пока у нее из глаз не потекли слезы.
Вволю насмеявшись, она утерла щеки, снова шумно выдохнула и с симпатией посмотрела на вазу.
— Нелепая модерновая штучка, как же!
В это мгновение она услышала тихое хихиканье и быстро подняла голову. Оказывается, за занавеской
