добавляет он, то 'Богу вообще не присуща никакая действительность, потому что в таком случае он никогда не вмешивается в нашу жизнь'. Но тогда следует объявить 'невмешивающимся в нашу жизнь', а значит, недействительным все, что само не является автономным психическим содержанием, а создает либо вызывает его в нас (самостоятельно или вместе с чем-то другим). Несмотря на сказанное, Юнгу также известно 'взаимное и неизбежное отношение между человеком и Богом'; однако при этом он считает, что человека следует рассматривать как 'психологическую функцию Бога', а Бога — как 'психологическую функцию человека'3. Сознаюсь,
1 Jung-Kerenyi. Einfuhrung in das Wesen der Mythologie (1941). S. 109.
2 Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten (1928). S. 205.
3 Psychologische Typen (1921). S. 340.
я не в состоянии в 'психологической функции Бога' — когда Бог на самом деле перенесен в сферу души и психологии — видеть нечто хотя бы наполовину осмысленное. Разумеется, Юнг тут же отмечает, что Бог есть 'для нашей психологии функция бессознательного'1, но при этом никоим образом не подразумевается, что данный тезис справедлив лишь в границах психологии, поскольку он противопоставляется 'ортодоксальному представлению', согласно которому Бог 'существует сам по себе', что означает в психологическом смысле 'отсутствие сознания того факта, что божественное воздействие соответствует собственному человеческому нутру (Innern)'2. Здесь совершенно недвусмысленно объявляется, что то, что верующий приписывает Богу, имеет свое происхождение в его собственной душе. Не могу даже себе представить, как примирить это высказывание с уверением Юнга, что тем самым он подразумевает 'приблизительно то же самое, что имел в виду Кант, когда он называл вещь саму по себе чисто негативным, ограничивающим понятием'3. Разумеется, Кант говорил о вещах самих по себе, что они, поскольку они не есть явления, непознаваемы посредством каких-либо категорий и их следует мыслить под именем некоего неизвестного 'нечто'. Но Кант вовсе не имел в виду, что, к примеру, явление дерева перед моим окном есть не моя встреча с неизвестным 'нечто', а возникает из моего собственного нутра.
Несмотря на провозглашенное им желание избегать любого высказывания о трансцендентном, Юнг присоединяется к тому воззрению, 'согласно которому Бог в 'абсолютном' смысле, т. е. в отрыве от человеческого субъекта и вне всяких условий человеческого существования, не существует'4. Отметим, что тем самым исключается даже возможность того, чтобы Бог (а он, если только мы не хотим окончательно обессмыслить это единственное в своем роде и исключительное слово 'Бог', не может ограничиваться только одним-единственным способом существования, как в том случае, когда речь идет всего лишь об одном боге среди множества других богов) существовал как в отрыве от человеческого субъекта, так и в связи с ним, а провозглашается только то, что он не существует в отрыве от субъекта. Но это и есть высказывание относительно трансцендентного, о том, чем оно не является, и тем самым — о том, чем оно является. Высказывания Юнга насчет божественного в 'относительном смысле' — это не психологические, но метафизические высказывания, как бы настойчиво он ни провозглашал свою 'ограниченность сферой психологически доступного и отказ от метафизического'5.
1 Psychologische Typen. S. 341.
2 Ibidem.
3Geheimnis. S. 73. 4 Typen. S. 340. sGeheimnis. S. 73.
На это Юнг мог бы возразить в том смысле, что было им однажды сформулировано в таком виде: 'Метафизические утверждения есть высказывания души, вследствие чего они психологичны'1. Однако поскольку вообще все высказывания, если их рассматривать не с точки зрения их смысла и содержания, а с точки зрения процесса их возникновения в душе, следует признать 'высказываниями души', то данное положение, если отнестись к нему серьезно, будет означать уничтожение границ психологии — тех самых границ, о которых Юнг в другом месте вновь говорит, что психология должна воздерживаться от того, чтобы 'их пересекать посредством метафизических утверждений или иных вероисповедных высказываний'2. В кричащем противоречии с этими словами психология становится здесь единственно допустимой метафизикой, и в то же время она должна остаться эмпирической наукой; однако соединить то и другое не представляется возможным.
Юнг также дает целиком принадлежащее к этой концепции определение души. 'Душа есть то, — говорит он, — что в силу прирожденной ей божественной творческой силы произносит метафизические высказывания; она 'устанавливает' различия метафизических сущностей. Она есть не только условие метафизически реального, она есть оно само'3. Термин 'устанавливает' выбран не случайно; за ним на самом деле кроется перенос послекантовского идеализма в сферу психологии4. Однако то, что высказано, как фихтевское 'Я', в качестве свидетельства философской рефлексии и занимает свое место внутри метафизического мышления, не может претендовать на таковое, будучи приложенным к конкретной единичной душе или, выражаясь точнее, к душевному в экзистенциальной человеческой личности. Между тем Юнг ничего иного и не может подразумевать, поскольку, согласно его пояснению, также и коллективное бессознательное, сфера архетипов, может представляться опыту всякий раз только через психику индивидуума, наследующую эти 'типические формы поведения'5. Реальная душа, бесспорно, обладает творческими силами, в которые в индивидуальной форме сгущаются первозданные энергии человеческого рода; 'прирожденная божественная творческая сила' представляется мне поэтому, конечно же, чересчур возвышенным и неточным выражением. Но когда душа произносит высказывания, пусть даже метафизические, она I ни в коем случае не вправе делать это по причине какой-либо I 'силы творчества', но только вследствие непреложного действительного отношения к имеющей быть произнесенной ею ис-
1 Evans-Wentz. Das tibetanische Totenbuch (1936). S. 18. 2Psychologie und Alchemie (1944). S. 28.
3 Totenbuch. S. 19.
4 Рассуждений, подобных этим, невозможно найти у философов первой половины прошлого века, которые, как Фриз и Бенеке, хотели обосновать метафизику
на психологии.
5 Ср.: Der Geist der Psychologie (Eranos-Jahrbuch. 1946). S. 460 ff.
тине, узрение которой мысленно вырастает в душе из того, что с ней произошло и что выпало ей испытать. Все, что сверх того, вовсе не есть подлинное высказывание, но обычный вымысел либо некая сомнительная комбинация. Реальная единичная душа никак не может рассматриваться в качестве 'метафизически реального', поскольку ее жизнь в сущности состоит, независимо от того, хочет она это признать или нет, из реальных встреч с другими реалиями, будь то другие реальные души или что-нибудь еще. В противном случае душу следовало бы понимать как Лейб-ницеву монаду, но идеалистические последствия этого положения, особенно в том, что касается божественного вмешательства, предопределяющего все, что за ним происходит, Юнг, конечно же, вряд ли готов вывести. Или же, если бы действительно было решено покинуть пределы эмпирически реальной области единичных душ, переданной в ведение психологии, и допустить одну, лишь проявляющуюся в них всех, т. е. трансцендентную, собирательную сущность, которую можно было бы назвать 'душой' или 'Душой', то это была бы метафизическая 'установка', которая, разумеется, потребовала бы достаточного философского определения и обоснования, а их, насколько мне известно, у Юнга найти невозможно.
Однако, насколько велико значение этого неопределенного понятия души для собственной позиции Юнга в отношении религии, мы можем уяснить по двум следующим высказываниям, которые связаны между собой одним и тем же подлежащим: 'Современное сознание, в отличие от XIX столетия, со своими интимнейшими и глубочайшими надеждами обращается к душе' и 'Современное сознание убегает от веры, а потому и от основывающихся на ней религий, как от чумы'1. То, что Юнг, несмотря на свои относящиеся к более раннему времени2 уверения, что в его учении не следует усматривать никакого 'обращенного против веры в высшие силы или против надежды на них оружия', отождествляет себя с 'убегающим' от веры, 'как от чумы', современным сознанием, несомненно для всякого внимательного читателя3. И вот современное сознание обращается, согласно Юнгу, со своими 'интимнейшими и глубочайшими надеждами' к душе. Это невозможно понимать иным образом, нежели так, что сознание не желает иметь ничего общего с исповедуемым в религиях Богом, который, правда, присутствует в душе, открывается ей, с ней общается, но в сущности своей остается в отношении ее трансцендентным, и вместо него обращается к душе, как к
