Но с кем ей провести придется ночь? Ведь звуки эхо льстить бы ей сумели… Их слушать, как буфетчиков, невмочь В дыму таверны, за бутылкой эля. Им скажешь: «Да!» — они ответят: «Да!» И «Нет!» на «Нет!» услышишь ты всегда. Вот жаворонок нежный! В час рассвета Он ввысь из влажных зарослей вспорхнет, И встанет утро. Прославляя лето, Величьем дышит солнечный восход И мир таким сияньем озаряет, Что холм и кедры золотом пылают. Венера солнцу тихо шлет привет: «О ясный бог и покровитель света! Свет факелов и звезд далекий свет, Весь этот блеск — твое созданье это… Но сын, рожденный матерью земной, Затмить сумеет свет небесный твой». И к роще миртовой Венера мчится, Волнуясь, что уж полдень недалек, А весть о милом в тишине таится… Где лай собак и где гремящий рог? Но вдруг возникли отклики в долине, И вновь на звуки понеслась богиня. Она бежит, а на пути кусты, Ловя за шею и лицо целуя, У бедер заплетаются в жгуты… Она летит, объятья их минуя. Так лань, томясь от груза молока. Спешит кормить ягненка-сосунка. Но, услыхав, что псы визжат в тревоге, Она дрожит, как тот, кто вдруг змею Зловещей лентой встретив на дороге, Замрет и в страхе жмется на краю… Так вой собак, звучащий за спиною, Всю душу наполняет ей тоскою. И ясно ей, что здесь идет со львом, С медведем или вепрем бой кровавый… И там, где в кучу сбились псы кругом, Ей слышен визг и вой орды легавой. Уж очень страшен псам свирепый враг: Кому начать — им не решить никак. Ей в уши проникает визг унылый, Оттуда к сердцу подступает он, И в страхе кровь от сердца рвется с силой И каждый атом в ней оледенен… Так, офицера потеряв, солдаты Бегут позорно, ужасом объяты. Потрясена картиною такой, Она застыла в трепетном волненье, Пока себе не говорит самой, Что это — лишь пустое наважденье, Что успокоиться она должна, И вдруг под елью видит кабана. Все в алых сгустках, в белой пене рыло, Как будто с молоком смешалась кровь… Ей снова страх оледеняет жилы, И мчится прочь она в безумстве вновь. Вперед, назад — блуждает и плутает, И кабана в убийстве обвиняет. Меняя в горе тысячи путей, Она по ним же пробегает снова. То медлит, то опять летит быстрей… Так пьяный ум, бессвязный, бестолковый, Все видит, ничего не уловив, За все берясь и тотчас вновь забыв. Вот в чаще утомленный пес ютится, И где хозяин — он сказать бы рад, Другой все раны зализать стремится: Прекрасный способ, если в ране яд! А вот и третий, изнуренный боем… Она к нему, но он встречает воем. Когда замолк его зловещий вой, Бредет еще один, угрюмый, черный,
