Зовет она владычицу теней. «Нет, дорогая Смерть, я пошутила, — Она твердит, — прости мне ужас мой, Когда кабан кровавый, тупорылый Мне встретился, безжалостный и злой… Я признаюсь, что гневалась напрасно, Мне гибель милого была ужасна. Кабан виной моих речей и слез. Отмети ж ему, невидимый властитель! Он, злая тварь, обиды все нанес, Не я, а он всех жалоб вдохновитель. Скорбь двуязычна; чтобы сладить с ней, В сто раз должна быть женщина умней». Она спешит рассеять подозренья, Надеясь, что Адонис будет жить И так цвести, что просто загляденье… Теперь она готова Смерти льстить И речь вести о славе, мавзолеях, О подвигах, триумфах и трофеях. Она твердит: «Как слабости ума Я поддалась безумно и нелепо! Пока жива вселенная сама, Я знаю, что и он далек от склепа! Погибнет он — и красота умрет И в черный хаос мир опять вернет. Стыдись, любовь! Как схваченный ворами В пути богач, ты ужаса полна… Еще неуловимая глазами, Для сердца малость всякая страшна». И вдруг, заслышав звук веселый рога, Она вскочила, вмиг забыв тревогу. И вот летит, как сокол на манок, Травы не приминая в легком беге… И видит вдруг, несчастная, у ног В крови того, о ком мечтала в неге… Лежит, сражен… При зрелище таком Глаза померкли, словно звезды днем. Коснись рожков улитки, И — о диво! Укрывшись в тесный домик свой от бед, Она во тьме таится терпеливо, Боясь обратно выползти на свет. Так зрелищем кровавым пьяны, сыты, Глаза уходят в темные орбиты. И там, служить отказываясь, свет Скорее просят удалить в изгнанье, А мозг им с тьмой дружить дает совет И взором сердцу не вершить страданья. А сердце, как низверженный король, В щемящих стонах изливает боль. И подданные все его страшатся… Так вихри, замкнутые под землей, Колебля землю, вырваться стремятся, Оледеняя страхом ум людской. И эти вихри тело так шатают, Что ложе темное глаза бросают… И, вновь открывшись, свет невольно льют На рану, что кабан нанес жестокий, И на лилейно-белый бок текут Из раны слез кровавые потоки… А рядом травы и цветы толпой Пьют кровь, захлестнуты ее волной. Заметив их сочувствие, Венера К плечу склоняет голову с тоской… Немая страсть безумствует без меры, Ей кажется — он жив, лежит живой! В ней замер голос, ноги затекают, И слезы в ней безумье пробуждают. На рану пристально она глядит, И взор померкший три увидел раны, И жалобно теперь она корит Свои глаза, прибегшие к обману: В нем два лица, и все двоится в нем, Обманут взор больным ее умом.
