Потом лицо белее ткани стало. Затрепетала тонкая рука, Как будто мне свой страх передавала… И ей взгрустнулось, кажется, слегка… Но вот, что муж здоров, она узнала, И радость так в улыбке заблистала, Что, если бы Нарцисс гостил у ней, Пожалуй, не упал бы он в ручей. Но для чего ищу я оправданье? Немеет в мире все пред красотой… Волнуют робких мелкие дерзанья, В пугливом сердце — тина и застой? Любовь — мой вождь, любовь — властитель мой! Когда развернуты ее знамена, И трус рванется в первые колонны. Прочь, детский страх! Сомненья, прочь от нас! Морщинам, седине приличен разум! Отныне сердце в грозной власти глаз… Пусть мудрость смотрит осторожным глазом. А я предамся юности проказам: Цель — красота, страсть — у руля, и в путь! И кто здесь побоится утонуть?» Как сорняками глушится пшеница, Так вожделенье заглушает страх… Прислушиваясь, он вперед стремится С надеждой и сомнением в глазах. Но он совсем запутался в речах Двух этих спутников и в самом деле: То вдруг замрет, то снова рвется к цели. Ее небесный облик перед ним, Но рядом с ней он видит Коллатина… Взгляд на нее — и вновь он одержим, Взгляд на него — и вновь душа невинна, И нет о вожделенье и помина, Добру внимает сердце, хоть оно Пороком все-таки заражено. Но снова силы гнусные храбрятся, Им по сердцу его веселый пыл… Как из минут часы и дни родятся, Так их поток в нем ум заполонил И лестью подлой голову вскружил. Подхлестнутый безумством и гордыней, К Лукреции отправился Тарквиний! Опочивальню сторожат замки! Но взломаны они его рукою… И вот, замками встреченный в штыки, Крадется вор, не ведая покоя. Скрежещет в двери что-то там такое, И хищно в темноте визжит хорек, И трус не слышит под собою ног. Все двери с неохотой уступают, А ветер в щелях воет перед ним И факел поминутно задувает, Тарквинию в лицо бросая дым И путь окутав облаком густым. Но в сердце тлеет жгучее желанье, Вновь разжигая факел от дыханья. Лукреции перчатку на полу Он при неверном свете замечает И, с тростника схватив ее, иглу Под ноготь неожиданно вонзает… Игла как будто бы предупреждает: «Шутить со мной нельзя! Ступай назад! Здесь даже вещи честь ее хранят!» Препятствия злодея не смущают, Им даже смысл он придает иной: Дверь, ветер и перчатку он считает Лишь испытаньем, посланным судьбой, Иль гирями, которые порой Ход стрелок тормозят на циферблате, Ведя минуты медленно к расплате. «Ну что ж, — он мыслит, — эта цепь преград Как в дни весны последние морозы… Они сильней о радости твердят, И птицы звонче свищут в эти грозы. Борьба за клад всегда таит угрозы: Пираты, скалы, мели, ураган
