Им любопытно, что с душою сталось. Она в ответ им: «Мой народ восстал, Мятеж разрушил здание святыни, Сиявший свет бессмертья отблистал, Я в рабство смерти отдана отныне И жизнь свою должна влачить в унынье!» Все бедствия предвидела она. Но власть над ними ей не суждена. Так размышляя, он во тьме крадется Победный пленник, приз свой потеряв… Неисцелимой рана остается! А жертва, что он бросил, истерзав, Лежит в слезах, лишенная всех прав… Он ей оставил сладострастья бремя, Сам ощущая гнет вины все время. Он прочь, как вороватый пес, бредет, Она, как в чаще лань, изнемогает, Он свой поступок и себя клянет, Она в тоске ногтями грудь терзает, Он, весь от страха потный, уползает, Она осталась, проклиная ночь, Он, свой восторг кляня, уходит прочь. Уходит он, сторонник веры новой, Она одна — надежды больше нет, Он жаждет, чтоб рассвет блеснул багровый, Она — чтобы померк навеки свет. «День озарит всю глубь полночных бед, — Она твердит, — невмочь глазам правдивым Скрывать позор свой под обманом лживым. Мне кажется теперь, что каждый взгляд Увидит то, что вы уже видали… Пусть будет взор мой долгой тьмой объят, Чтоб о грехе глаза не рассказали. В слезах вину возможно скрыть едва ли, И на щеках, как влага гложет медь, Неизгладимо будет стыд гореть». Она покой и отдых отвергает И просит взор глаза во тьму замкнуть, Бьет в грудь себя, и сердце пробуждает, И просит вырваться оттоль и — в путь, Чтоб к чистоте в иной груди прильнуть. А далее в неистовой печали Такие речи к Ночи прозвучали: «Ты образ ада, Ночь, убийца снов! Позора летописец равнодушный! Арена для трагедий и грехов! Их в темноте сокрывший, Хаос душный! Слепая сводня! Зла слуга послушный! Пещера, где таится смерти тлен! Сообщница насилий и измен! Ты, Ночь туманная, мне ненавистна! В грехе моем виню тебя одну. Зарю окутай пеленою мглистой, С полетом времени начни войну! А если ты позволишь в вышину Подняться солнцу, сразу облаками Затми зловеще золотое пламя. Дохни гниеньем в утра аромат! Пусть это нездоровое дыханье Вольет в сиянье солнца страшный яд В часы его полдневного скитанья. Пусть испаренья, гнили излиянья Задушат свет, лучи отбросят прочь, Пусть в полдень властвуют закат и ночь. Будь гость мой Ночью, а не сыном Ночи, Царицу серебра бы он затмил, Ее мерцающих служанок очи Закрылись бы размахом черных крыл. Тогда бы круг друзей со мною был, Так легче сладить с горем несмиримым: В беседах путь короче пилигримам. Никто со мной не вспыхнет от стыда, Ломая руки, как вот я ломаю, И не взгрустнет, когда придет беда… Одна, одна — сижу я и страдаю, И ливнем, слез я землю орошаю… С рыданьем речь, с тоскою слился стон,
