Если ты пострадаешь. Элизабет, я прошу тебя остаться. Ты можешь уйти, когда захочешь, я не буду тебя задерживать. Поэтому я прошу тебя: останься. Пожалуйста.
Его признание, его сердечная мольба поразили Элизабет.
— Я… я останусь с тобой, пока тебе не станет лучше, — уступила она.
С усталым вздохом Калеб отодвинулся от стола. Сколько на это потребуется времени? Они оба знали, что опасность ему больше не грозит.
— Но ты все еще продолжаешь верить в эти страсти-мордасти, которые Дэвид рассказывал обо мне?
Калеб долго молчал, слишком долго.
— Это дело прошлое, — нехотя сказал он.
— Но ты продолжаешь верить, — настаивала она.
— Элизабет, может быть, ты и не хотела причинить ему зло, но причинила. Это факт. Дэвид был очень чувствительный, он все принимал близко к сердцу.
Она ударила кулаком по столу.
— Черт побери! Я никогда его не завлекала!
— Не мог же он все выдумать.
Элизабет окинула его холодным взглядом.
— Пожалуйста, Элизабет, пойми меня. Дэвид был моим братом. Правда, я не знал его, как следовало бы знать. Но не говори мне, что он все выдумал. Он не стал бы врать. Во всяком случае, мне.
Она печально покачала головой.
— Что ты хочешь от меня, Калеб?
— Дай мне время, чтобы ответить на все вопросы.
Разумеется, Элизабет понимала, что Калеб не сможет просто так сбросить со счетов рассказ Дэвида, хотя он был нагромождением лжи, выдуманной ради самозащиты. В конце концов, у Калеба против слова его умершего брата было всего лишь слово женщины, которую тот обвинял. И все же недоверие Калеба причиняло ей боль.
— Элизабет, иди сюда! — донесся голос Калеба из кабинета.
Может быть, ему снова стало плохо? Элизабет быстро положила маленького Булвинкля — так они назвали котенка — рядом с Наташей и остальными котятами на роскошную кошачью постель, которую Калеб принес в дом несколько дней назад. Калеб снова позвал ее, еще более настойчиво, и она опрометью бросилась к кабинету. Калеб стоял перед телевизором, его глаза были устремлены на экран. Она начала было расспрашивать, в чем дело, но он шикнул на нее. По телевизору передавали новости:
«…была членом маленькой коммуны в окрестностях Нью-Йорка под названием „Авалон“. Вчера в самой чаще леса один охотник обнаружил расчлененное тело Тессы Монтгомери…»
У Элизабет перехватило дыхание.
— Ты ведь говорила, что Дэвид упоминал про какую-то Тессу?
Она медленно кивнула.
— «Я не хочу кончить, как Тесса» — вот что он сказал.
— Должно быть, это та самая Тесса, — сказал Калеб. — Сколько может быть Тесс в «Авалоне»?
На экране появилась фотография молодой хорошенькой женщины.
«Представитель „Авалона“ рассказывает, что мисс Монтгомери покинула коммуну несколько месяцев назад. Полиция считает, что она была убита неизвестным вскоре после ее ухода из коммуны. Очевидно, ее стукнули по голове и задушили…»
— Ты и впрямь думаешь, что эти сволочи убили моего брата?
— Да, Калеб, я так думаю.
Ни один мускул не дрогнул на лице Калеба, ничто не выдало его чувств, но Элизабет поняла, что он принял какое-то решение.
— Сначала я думал, что это самоубийство. Господи, если бы я прислушался к самому себе!
— Это не может быть простым совпадением: Дэвид говорил мне, что он не хочет кончить, как Тесса, и в то же время она «покидает» коммуну.
— И становится жертвой «случайного» убийцы. Могу поклясться, что она была убита еще в «Авалоне» и что Дэвид не кончал жизнь самоубийством.
— Может быть… Может быть, если бы я пошла в полицию и рассказала бы им о том, что он говорил мне…
— Можешь не продолжать. Похоже на то, что у копов уже есть свой собственный маленький сценарий. Должно быть, Лу состряпал какое-нибудь «доказательство», будто эта Тесса ушла из коммуны задолго до того, как умерла. А политики, которым он приплачивает, помогут сгладить все шероховатости.
Калеб не отводил глаз от экрана, на котором улыбающееся лицо Тессы Монтгомери, казалось, взывало к справедливости.
— Теперь ты понимаешь, почему я должна туда вернуться? — тихо спросила Элизабет.
Репортаж о Тессе Монтгомери закончился, Калеб выключил телевизор, но остался стоять, глядя на пустой экран. Наконец он произнес:
— Нет. Ты останешься здесь. Туда пойду я.
— Что?
— Это слишком опасно. Меня специально обучали для подобных операций. Я могу проникнуть да, выяснить, что там происходит, и выбраться оттуда. Затем, когда у нас будут доказательства, мы сможем пойти в полицию.
— Калеб, это не пройдет. Что бы там ни происходило, все слишком глубоко запрятано. Я жила там три недели, но не могу сказать ничего конкретного.
— В «Авалоне» есть запертые комнаты?
— Конечно. Их там много.
— Вот и прекрасно. Я могу проникнуть внутрь, несмотря на все замки, охрану и сигнализацию. Ты будешь только мешать.
— То, что ты предлагаешь, не имеет смысла, — заспорила Элизабет. — Будет лучше, если я вернусь в «Авалон» и расскажу, что меня похитили. Черт побери, я уверена, что они это уже вычислили. Я скажу им, что убежала от тебя.
Калеб отрицательно помотал головой.
— Элизабет…
— Я признаю: раньше я была не слишком удачливой разведчицей, я не знала, что искать, какие вопросы задавать. А ты знаешь. Ты можешь меня научить. А потом, когда у меня будут доказательства…
— Тпру-у! Не торопись. Как ты собираешься добыть доказательства, если все они находятся за закрытыми дверьми?
Элизабет не ответила.
— Вот об этом я и говорю.
Их взгляды встретились, суровая истина предстала перед ними: они нужны друг другу, чтобы выполнить задуманное. В одиночку никому из них это не удастся.
— Хорошо, — сказал Калеб, — если мы собираемся делать это, не будем терять время.
— Тогда завтра.
— Почему? Не будет полной луны?
Элизабет подняла бровь и усмехнулась.
— Ну, положим, так. Но есть причина и поважнее. Ты не забыл, какой завтра день?
— Канун Дня всех святых!
— Они будут праздновать его в языческом стиле. Редкий случай отдохнуть от тяжелой работы. Будут маски, танцы, даже костер. А пока все веселятся…
— …они потеряют бдительность! — И Калеб порывисто обнял Элизабет.
Элизабет прижалась к нему, испытывая чувство комфорта от его тепла и силы. Разве она может потерпеть неудачу, имея такого союзника?
