«Сущий, Он есть Сильный» [876] (18:39). Это завершение того процесса, начало которого ознаменовалось смертью, засухой, голодом, расстройством — без Сущего и без Илии. Обратное этому происходит, когда царь (!) «собирает весь Израиль» (18:19, 20). К этому «собранию» теперь может обратиться пророк (18:21). И хотя адекватно обращаться к народу пока еще нельзя (18:21), он позволяет пророку, чтобы тот связал его договором (тоже — давар 18:24). Связанный этим договором, народ может приблизиться к происходящему на горе Кармель (стих 30) и почувствовать, что здесь действует Сущий, Сила Израиля (18:36–37). И наконец, народ может уже молитвенно исповедовать: «Именно Сущий есть Сильный» (18:39). Символ этого возрождения — жертвенник, который Илия восстановил и воздвигнул (18:31–32).
Симеон Юродивый
Историю жизни Симеона Юродивого [877] рассказал нам Леонтий Неапольский, который был патриархом Александрии с 610 по 619 год160. Если не считать введения (19–24) и эпилога (93–95), жизнеописание делится на две части: жизнь Симеона- анахорета (24–56) и его жизнь как «юродивого» в городе (56–93). Сначала определим контекст жизни святого. Затем мы раскроем мотивы его потаенной жизни. Наконец мы заглянем внутрь — в мистическую жизнь молитвы.
Юродство Симеона в городе Эмесе — это итог его духовного пути, начавшегося, когда Симеон и некий Иоанн, оба из Сирии, присоединились к паломничеству в Иерусалим. В пути они хорошо узнали друг друга и подружились (24).
На пути обратно, проходя мимо Иерихона, они увидели монастыри возле реки Иордан. Помолившись и бросив жребий, они вошли в Герасимов монастырь, где игуменом был авва Никон (25–37). Уже через несколько дней они покинули монастырь и удалились в одиночество. Расположившись на бросок камня один от другого, они прожили 29 лет как отшельники, в аскезе и молитве (45–52). Затем Симеон, исполнившись силы Духа Святого, возжелал вернуться в мир. «Брат, какой смысл оставаться нам здесь в пустыне? Послушай меня: пойдем отсюда, чтобы спасать и других» (52). После некоторого сопротивления авва Иоанн отпустил его, снабдив добрым советом и молитвой (52–56). После трехдневного пребывания в Иерусалиме Симеон отправился в Эмес, где совершил множество разных «безумств» (58–91). В этом городе он оставался до самой смерти. Два человека обнаружили его мертвого под кучей веток и тихо похоронили его на кладбище для иностранцев, где его останков впоследствии так и не нашли (91–93).
Структура этого биографического отчета показывает, что юродство Христа ради есть такое состояние жизни, которое наступает после всех других форм жизни: после благочестивой жизни паломника в Иерусалим; после ки- новитской жизни в монастыре; после исчерпавшего себя почти тридцатилет- него отшельничества.
Лишь после хорошей борьбы, как и подобает; лишь после того, как он увидел, что вооружен силой духа, и лишь после того, как он обрел силу наступать на змей и скорпионов; лишь угасив росой Духа Святого огонь плоти; лишь плюнув на всякое благополучие и мирскую славу, как если б то была всего лишь паутина, — ничего не может быть яснее этого! — лишь облачившись в одежду как внутреннего, так и внешнего смирения, в платье нерушимости, лишь после того, как он обрел достоинство усыновления по слову Песни Песней (4:7) о чистоте и непоколебимости души: «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, — говорит душе Христос, — и пятна нет на тебе», — лишь тогда, в послушании Слову Божьему, он бросился из пустыни в мир, словно в единоборство с дьяволом (23).
Прощаясь с отшельничеством, Симеон ясно сказал авве Иоанну: «В силе Христа я собираюсь играть игру с миром» (53, далее см. 57, 66, 72, 84, 88). Как выглядит эта игра, в которую играет Симеон?
Непредсказуемое поведение. Юродство Симеона началось, когда он пришел в город, волоча за собой дохлую собаку (58). На следующий день, в воскресенье, он пошел в церковь с сумкой, полной ореховой скорлупы, которую он разбросал вокруг. Когда люди попытались его схватить, он взбежал на амвон и оттуда стал кидаться в женщин и задувать свечи (58). В другой раз он стал хромать, а потом пустился плясать; продвигался ползком на собственных ягодицах и делал подножки всем, кто проходил мимо него; во время новолуния воззрился на небо, потом пал на землю и принялся сам себя бить (73).
Антимонашеское поведение. Он съел целый бочонок сладких бобов (59); ел много мяса, словно ни Бога не боялся, ни его заповедей не чтил (72); рано
утром в Святой Четверг вошел в кондитерскую лавку и объелся (75); утром в воскресенье начал бегать туда-сюда со связкой сосисок, которые все потом съел (81). Отказался от духовной беседы с двумя монахами и ударил одного из них по уху так сильно, что три дня спустя оно еще болело. Симеон издевался над монахами.
Скандальное поведение. Когда жена хозяина таверны, где Симеон помогал, вздремнула, он напугал ее, сделав вид, будто хочет ее раздеть (61–70). Входил в женскую баню (63); плясал с проститутками и позволял им ласкать его (72); брал себе проституток как любовниц за плату (73–75); исцелял косоглазых девушек поцелуями (77). Посещая богатых, он целовал их рабынь. Когда одна из них солгала, будто она от него беременна, он сказал: «Не беспокойся; скоро появится маленький Симеон» (66–67). Испражнялся на рыночной площади (62).
Чудеса. Голыми руками Симеон брал тлеющие угли из жаровни (59). Стегал бичами колонны, наказывая их (65). Школьники, которых он поцеловал, были поражены чумой, а другие оставались живы (66). Он устраивал гостям обильную трапезу в своей пещере, в то время как у него там ничего не было (79). Он разбивал бокалы, осеняя их крестным знамением (84). Он обращал вино в уксус (86–87).
Откровения. Симеон вывел на чистую воду нецеломудрие сына диакона Иоанна (64); разоблачал еретические идеи хозяина таверны (59); заставил рабыню признаться, от кого она беременна (67); ясно увидел, какая из любовниц его обманывала (74). Он знал, когда кто-то не держал своих обещаний (79), что-либо украл (82) или совершил нецеломудренный поступок (88).
Экзорцизмы. В случае с сыном диакона Иоанна изгнал беса в виде черной собаки (64). Играя на лютне, он изгонял нечистых духов из таверны (70). Однажды он увидел дьявола в переулке и позаботился, чтобы тот не вошел ни в кого из прохожих, а вошел бы в идущую мимо собаку (76). Он разделял жизнь одержимых: «Хотя он не был одним из них, поступал он так, словно и впрямь принадлежал к их числу» (83).
Видимая сторона игры Симеона была непостижима и скандальна. Какой, например, смысл заключался в том, что он вошел в город, волоча за собой дохлую собаку? Означало ли, что дохлая собака — это сатана? Или дохлая собака символизировала «труп, который находится внутри нас» (19), то есть тот факт, что мы, живые, мертвы вследствие греха? Или же собака означала собственную — умерщвленную — жизнь Симеона? Или эта сцена являлась контрастной параллелью к входу Иисуса в Иерусалим? Зачем Симеон разбрасывал ореховые скорлупы в храме? Означают ли они пустословие, которое там было в ходу? Для того ли он задувал свечи, чтобы сказать, что нет никакого воскресения? На видимом плане игра Симеона загадочна: «Никто не понимал поступков блаженного» (66). Однако была и скрытая сторона (для тех, кто мог видеть сквозь игру): «Некоторые действия этого праведника исходили из сострадания и направлены были на спасение людей, другие же его дела имели целью скрыть его достижения» (63–64). Эта двусторонность и составляет загадку. Во всем, что он делал, Симеон стремился к благу (21,23, 63,76– 77): вызывать покаяние, исцелять людей от одержимости бесами, избавлять их от оков порока, рождать в людях сознание Бога, исцелять недуги, помогать бедным, обращать к вере, защищать от опасностей. В то же самое время он желал сохранить все эти добрые дела в тайне от людей (56–58; 87, 93). Единственным человеком, который все понимал и с которым Симеон говорил открыто, был диакон Иоанн (26,62, 78, 81,89). Все остальные пребывали в постоянной неопределенности. Иногда они что-то понимали, но стоило этому случиться, как Симеон немедленно лишал их уверенности. «Симеон часто совершал чудеса как раз через то поведение, которое побуждало некоторых заключить, что он живет безнравственной жизнью» (66). Именно эта двойственность и есть скрытая сторона его игры.
Все стремление премудрого Симеона заключалось в том, чтобы, во-первых, спасать души, осаждая ли их шутками или хитростями, или совершая чудеса — так, чтобы никто этого не заподозрил, или посредством изречений, которые он высказывал им, разыгрывая юродивого. Во-вторых, он позаботился о
