таким сердцем.
Вот выдержки из этих, к сожалению, слишком коротких воспоминаний.
«Первое, что думалось, глядя на Вики: «какое милое русское лицо», ясные, светлые смеющиеся глаза, мягкие черты лица, что-то такое свое, дорогое, близкое. А потом, после ближайшего знакомства, открывалось и другое: ее сильная горячая любовь к жизни, ее ум, ее доброта. В ней была ширь во всем. Способна она была ко всему чисто по-русски; схватывала налету; читала много, разбросанно, но с любовью и чутьем. Любила много выезжать, танцевать, веселиться, искала смеха, радости — брала жизнь легко и беззаботно.
Нужна была война, с разгромом ее любимой Франции, чтобы все, что в ней бродило, накипало, приняло, наконец, облик и определило бы ее путь к служению. Без всяких сомнений и колебаний сделала она свой выбор: активной борьбы с нацизмом, или лучше сказать, она сразу поняла, что даже вопроса о выборе поставлено быть не может. Всегда и во всем существом своим отвергала насилие. «Нельзя, исповедуя Христа и понимая сущность Его заветов — братство людей в Духе Святом, примириться с религией отбора людей по крови». Так же глубоко была русской. Любила Россию, как родину свою, любила ее культуру, ее великое прошлое, а с наступившей войной гордилась и радовалась ее победам, никогда не сомневаясь в конечном исходе борьбы.
Разгром Франции был тяжелым ударом для нее. Вся жизнь ее прошла в Париже. Все здесь она чувствовала своим: красоту города, весь уклад жизни, французов, французскую культуру, которую она хорошо знала и понимала. Франция была действительно ей второй родиной. Понятно, что такой цельной натуре бездействие было невмоготу. Не колеблясь пошла она в Движение Сопротивления, в Reseau CCM. Arthys, одним из первых начал формировать это движение. Уже в августе 1940 г. она стала его личной секретаршей, и проработала с ним до его ареста в декабре 1941 г. Бедный Жак погиб в Германии, в концлагере, в 1943 году.
Организация ОСМ доставляла в Лондон военные сведения о немцах, набирала и группировала партизан для восстания в день высадки и формировала будущий гражданский аппарат власти для генерала Де Голля.
Гибель Arthys и Simon, двух ее первых начальников, не обескуражила Вики, и она, в 1943 г., продолжала свою работу, как секретарша Maxim Blocq-Mascart и как агент связи между нами, Центром и другими организациями. Ею была снята квартира на rue Cassette, где она хранила архивы ОСМ, принимала ответственных работников нашего Движения, переписывала на машинке все приказы и тайные донесения в Лондон, снимала копии планов, схем мест высадки парашютистов и снабжения оружием.
Работала она толково, быстро, весело и без отдыха с раннего утра до позднего вечера; никогда не шифровала и не записывала ни одного имени, ни клички, ни номеров телефонов, не говоря уж об адресах. Эта невероятная память делала ее идеальным агентом и прекрасным секретарем. Как-то раз, в метро, Вики попала в облаву; при ней был чемодан, набитый планами и секретными документами. На вопрос полицейского, что в чемодане, она с веселой усмешкой ответила: «Mais une bombe, monsieur!» (Конечно, бомба, сударь!). Тот тоже рассмеялся и пропустил ее.
Арестована она была у меня на рю С. Флорентин утром 17 декабря 1943 г. Она зашла на минутку передать мне некоторые сведения и не очень важные документы. Накануне был арестован мой ближайший сотрудник по работе, он не выдержал допроса и дал мой адрес. В 11 ч. утра раздался стук в дверь, я пошла открывать и увидела перед собой револьвер немца и трех французских милиционеров. Выход из моей комнаты был один; бегство Вики, уничтожение документов были немыслимы. Арест сопровождался, как всегда, грубостью, окриками с неизменной игрой револьверами. Типично было поведение Руди, немецкого гестаписта, который при виде carte d’identite Вики завопил по-немецки и по-французски: «Eine echte Prinzessin, — une vraie princesse» (Настоящая принцесса!). Найденные в ее сумке документы также не мало порадовали его. Вики отвечала ему спокойно и с достоинством. Все это продолжалось недолго, видимо, Руди торопился нас поскорее увести, чтобы устроить в моей комнате засаду. Скованные одной парой наручников, мы спустились во двор, подняв руки над головой, чтобы предупредить друзей, живущих в этом доме, о нашем аресте. Никогда не забуду я, как Вики с веселой усмешкой сказала мне: «Сегодня нитью тонкою связала нас судьба».
Повезли нас на авеню до Женераль Дюбай, в маленький особняк, где сразу же устроили очную ставку с моим товарищем по работе. Мы с Вики никогда не осуждали его, зная всю его храбрость и великолепную работу в Движении. Дюбаль, его кличка, опознал меня и отказался от Вики, что позволило ей при допросе скрыть и отрицать очень многое. Первой допрашивали меня. Допрос этот прошел гладко и моя сплошь выдуманная история была принята немцами с таким комментарием: «Es ist ganz moglich». Ночью же меня потащили в ванную,[57] и озверелый Руди долго бил меня по лицу. Не могу сказать, сколько времени все это продолжалось. Не успела я вернуться в комнату, где меня ждала Вики, и прилечь рядом с ней на диван, как Руди ворвался к нам, и все началось сначала. Слава Богу, мне удалось промолчать. Вики лежала, закрыв лицо руками. Наконец, Руди ушел, обещав нам смерть после долгих мучений. Вики, со слезами на глазах, перекрестила меня: «Ну, теперь моя очередь, ты отбыла свое», — сказала она.
Боже мой, как страшна мысль, что не выдержишь их мер воздействия, что скажешь что-нибудь — ведь за нами была цепь человеческих жизней. Меня, и ее особенно, беспокоила мысль, что немцам известны ее обязанности секретарши «резо». Что тогда? Как жутко ожидать утром на рассвете скрип проклятого ключа и голос смотрительницы: «Оболенская, на допрос».
И это случилось в конце февраля, в здании самой тюрьмы. Нас поочередно повели на допрос. Это был настоящий «идеологический» экзамен. Допрашивали нас 5 гестапистов с 2 переводчиками русского и французского языка. Играли они, главным образом, на нашем эмигрантском прошлом, почти что уговаривая нас отказаться от столь опасного Движения, шедшего рука об руку с коммунистами. На это им пришлось выслушать нашу правду. Ни на какие их «крестовые идеологические походы» против коммунистов Вики не поддалась и подробно объяснила им их дели уничтожения России и славянства: «Я русская, жила всю свою жизнь во Франции; не хочу изменять ни своей родине, ни стране, приютившей меня. Но вам, немцам, этого не понять». На их тупую антисемитскую пропаганду она отвечала: «Я — верующая христианка и поэтому не могу быть антисемиткой…»
Приезжаем вечером в полном смятении в Аррас, где было сосредоточено все наше дело. Там и начались главные допросы Вики. Ее допрашивали на протяжении 14 дней, с утра до вечера, и, несмотря ни на какие уговоры, она исполнила свой долг до конца. Военный следователь прозвал ее «Prinzessin ich Weiss-nicht». («Принцесса «Ничего не знаю»).
Не буду подробно описывать всех вопросов. Приведу лишь одну сцену, рисующую ее мужественное поведение перед ними. Дело дошло до денег — ее спрашивали о размере сумм, проходящих через ее руки. «Миллион, а иногда два», — ответила она, понявши по предыдущим допросам, что это им известно. — «Вы никогда ничего не взяли для себя из этих сумм?» — спросил ее немец. — «Вы спрашиваете у меня глупости, — ответила Вики по-немецки, — вы понимаете, глупости!» — и следователь замолчал.
Она возвращалась в тюрьму, изнемогая от усталости, с трудом проглатывала несколько ложек супа, и после рассказывала мне обо всем. Немцы забыли нас разъединить, но, к сожалению, не надолго. Они вспомнили это сразу же после моего первого допроса и, по приказанию моего следователя, перевели меня в другую камеру. Несмотря на всю измученность, Вики не теряла бодрости духа, была всегда такой же услужливой, доброй, делилась со всеми, чем могла. Во всех тюрьмах она всегда оставляла о себе самую светлую память, Ее муж все время получает письма от ее товарок по несчастью о том, как много дала она им своей духовностью и бодростью духа и какой неизгладимый след она оставила в их сердцах.
Тюрьма наша упиралась в зеленый холм, остатки старинных укреплений города. Он зарос деревьями и радовал нас своей ярко весенней зеленью. Раз как-то смотрю в окно, вижу какие-то фигуры, как будто гуляют между деревьями. Но именно так как будто бы… Слежу за ними, они подходят все ближе и ближе. Наконец, узнаю среди них Ник. Оболенского. Он ищет в бинокль за решетками Вики. Я кашляю, кашляю громко, упорно. Наконец, Вики у окна. Я губами говорю: «Ника, Ника» — и показываю. Она побледнела так, что я испугалась за нее.
В этот день была освобождена из тюрьмы Викина товарка по камере. Ей удалось увидеться с Оболенским в городе и передать ему очень толково составленный отчет Вики о своих допросах, что позволило спасти остатки нашего «Резо» и оградить немало людей от ареста.
