фронте, взяли и сдуру пообещали русским, власовцам, возвратить их после Победы домой, в СССР. А власовцы, оказывается, так боялись возвращения домой, что готовы, оказывается, были от страха перед Сталиным погибнуть в бою против союзников, только бы те после победы не вернули их Сталину, а значит – в Сибирь, на Колыму, в 'подвалы СМЕРШа' и т.д. Эту байку американцы и пр. рассказывают на Западе, а теперь и у нас в России по сей день, словом, опять русский – тварь, дрожащая от страха. Правда, по недосмотру цензуры один 'либерал' 3 октября 1944 года, А-Дж. Каммингс, написал в своем репортаже из Европы, а газета тиснула, что 'за исключением одного-единственного человека все эти русские… рвутся назад… на родину' ('Ньюс хроникл'). Простим Каммингсу 'эти русские', так там у них принято говорить о нас: 'эти русские', 'эта страна'… Позже таких 'проколов' на Западе уже не было.
Этот Бетелль большой дока выдавать черное за белое и обратно, впрочем, иногда мне кажется, что они 'там' по-другому и помыслить не могут, но до чего же все это выглядит примитивно. 28 мая 1944 года британский посол в Москве Арчибальд Кларк Кер послал на имя наркома иностранных дел В. Молотова письмо:
'Многоуважаемый господин Молотов. Как я узнал из Лондона, главный Англо-Американский Объединенный штаб обладает сведениями, показывающими, что значительные силы русских вынуждены вместе с немецкой армией сражаться на Западном фронте. Верховное командование Экспедиционными войсками союзников считает, что следовало бы сделать заявление с обещанием амнистии этим русским или справедливого к ним обращения при условии, что они при первой же возможности сдадутся союзным войскам… Сила такого заявления заключалась бы в том, что оно побудило бы русских дезертировать из немецкой армии. В результате немцы стали бы с большим недоверием относиться ко всякого рода сотрудничеству с русскими'.
'В конце своего письма, – пишет Бетелль, – посол высказал мнение, что такого рода заявление имело бы наибольший эффект, если бы оно исходило от самого Сталина'.
Письмо, в общем-то, идиота или рассчитанное на идиота. Выше мы уже говорили о всеевропейской провокации англичан и американцев против русских на территории 'Великого рейха': призвать 'русских дезертировать из немецкой армии' – значит поставить их всех к стенке под немецкие пулеметы. Но не только это. Сталин с помощью генерала Власова создал Западный фронт против англичан и американцев, с целью сорвать их сговор с немцами (и не допустить нас даже в Польшу), а Кер Сталину предлагает, чтобы Сталин заставил 'этих русских дезертировать к англичанам', а союзнички тем временем, как посуху, прошли бы парадным маршем до Бреста, до Перемышля, на 'русскую границу 1939 года', пока мы будем обливаться кровью под Овручем.
Написал, значит, Кер послание Молотову и ждет ответа. В это время Николае Бетелль изгаляется на страницах своей книги и про 'сталинскую Россию', хотя непонятно, почему не 'сталинский СССР'? и про 'тоталитарное государство' наше, и про то, что 'Советский Союз закрытая страна', и про 'тайную полицию', и про 'классического диктатора Сталина', и о том, что ведь трудно было представить, чтобы отряды американцев или англичан сражались на стороне немцев' [186], ну и, конечно, про 'аппарат МВД', одним словом, 'полив' по полной антирусской схеме.
Ровно через три дня Кер получил ответ Молотова:
'Согласно информации, которой располагает советское руководство, число подобных лиц в немецких вооруженных силах крайне незначительно и специальное обращение к ним не имело бы политического смысла. Руководствуясь этим, советское правительство не видит особой причины делать рекомендованное в Вашем письме заявление ни от имени И.В.Сталина, ни от имени советского правительства'.
Очень не нравится Бетеллю это письмо Молотова. Он подает его в своей книге, держа нас при этом за идиотов, лицемеров и 'людоедов', как Геббельс. А как прочитывается этот ответ по-русски? Молотов пишет, что 'число подобных лиц в немецких вооруженных силах крайне незначительно'. А как, спрашивается, он должен был написать англичанам и американцам в тот момент? Выложить численность армии генерала Власова на Западном фронте до последнего солдата? Может, и расположение огневых точек указать? Но это все равно, как если бы допустить абвер до сейфов Жукова перед сражением на той же Курской дуге. В том- то и был весь смысл, что Сталин расставлял союзникам и немцам капкан на пути их сговора, который они к тому времени уже вероломно и предательски учинили против нас. Обратиться Сталину к власовцам с призывом сдаваться в плен союзникам – это все равно, как если бы он, вместо приказа № 227 'Ни шагу назад!' под Сталинградом издал приказ: 'Всем стройными колоннами – в плен к немцам!' Западным фронтом, как и Восточным, руководил один и тот же Верховный Главнокомандующий, потому ему и было дано народом звание 'генералиссимус'.
Вспомним, что через день после этого исторического свидания Власов – Гиммлер, 17 сентября 1944 года, в Саммеринг прибыл от немецкого генерал-майора Нидермайера, 'командующего добровольческими отрядами на западе', обер-лейтенант Гансен. Он записал в своей записной книжке:
'…Это все, что мы знаем о судьбе наших частей: остатки 2-го полка, состав основной дивизии, около ста человек, находится восточнее Бельфорта. Казачьи отряды 403 и 454, как и северокавказский 836-й батальон, численностью в 600- 700 человек – тоже около Бельфорта. 2-й полк северокавказского легиона численностью в 375 человек – севернее Кайзерштула. Остатки армянского легиона, приблизительно 300 человек – там же'.
'Страшные события! Мы больше не руководим происходящим. Все ухудшающееся положение на фронте грозит безнадежностью. 809-й армянский батальон уничтожен. 159-я и 711-я пехотные дивизии должны были бы все еще иметь по одному армянскому батальону… В донесениях – полная неразбериха. В Саммеринг (около Кобленца) прибывают отдельные добровольцы, узнавая, что мы здесь находимся. Их сообщения говорят о полном хаосе на фронте. Если не произойдет какое-нибудь чудо, то добровольческие части обречены на полную гибель…'
'Страшные события!' – вопит этот обер-лейтенант. Они страшны тем, что немцы разбежались по уговору с союзниками, но обер-лейтенанту знать подноготную этих событий не дано, потому он и вопит – 'Страшные события!… Добровольческие части обречены на полную гибель'.
В своих 'Очерках…' Юрген Торвальд пишет:
'Трагедия, о которой, во всех размерах и ужасе, еще ничего не знал Власов во время встречи с Гиммлером, началась утром 6 июня, когда первые добровольческие восточные батальоны, 439, 441 и 642, были брошены в огонь отражать наступление союзников в Нормандии'.
Очень крупно заблуждается тут Юрген Торвальд. Власов не только знал, что 'началось утром 6-го июня', но он готовил это 'начало' вместе с тысячами своих офицеров – выпускников его 'курсов Выстрел' из Дабендорфа. Для него и его офицеров 'б июня' 1944 года стало вторым 22 июня 1941 года, с той лишь разницей, что 'союзники' не застали нас здесь врасплох, как тогда, в сорок первом. И не 'трагедия' началась 6 июня 1944 года для 'добровольческих восточных батальонов', а грянул их долгожданный звездный час.
Но вернемся к дневникам Гансена.
'б июня. – Подошел момент проверки надежности наших частей [187] . События развиваются с невероятной быстротой. Все связи прерваны. К этому надо добавить и то, что мы остались без командующего. [188] . Заместитель генерала фон Вартенберга не прибыл, да к тому же нам и имя его неизвестно…' (!)
Наивный Гансен продолжает:
