через Рейн и область Рура'.
И тут произошло событие… Генерал Кестринг вдруг вознамерился 'срочно, в течение нескольких дней, сформировать из русских отряд, вооруженный 'противотанковыми кулаками', посадить всех на велосипеды и отправить маршевым порядком на Одер', то есть на советско-германский фронт, против Жукова, чьи танки в это время стояли на Одере в районе Кюстрина… С приказом генерала Кестринга радостный полковник Герре примчался к Буняченко и Николаеву, а те, что называется, прямо с порога – 'Нет', 'Ни в коем случае', 'Никогда'…
Герре:
– Но почему? Разве не рвались вы в бой против Сталина? Вот вам и предоставлена возможность отомстить Сталину, показать, что вы верные союзники непобедимого Гитлера, 'Великого рейха'…
А в ответ только 'бурбонское упрямство': 'Нет' и – невразумительное бормотание про 'распыление сил дивизии', 'вот, если бы всей дивизией, тогда еще бы'…
Время шло, а Буняченко и Николаев, как говорится, тянули резину, а если по-военному – отказывались выполнять боевой приказ генерала Кестринга. Почему? Это же равносильно самоубийству. Немцы выпустили этих русских из концлагерей, худо-бедно, приодели, подкормили, оружие дали, но едва до дела дошло, они – в кусты? Какой им еще приказ нужен? От кого? Может, от самого Гитлера?…
Буняченко отдал приказ – не пускать немцев в казармы дивизии. И приказ был выполнен. Буняченко собрал командиров частей на совещание, на нем был принят 'план особых мероприятий в дивизии на случай возможного возникновения конфликта с немцами'.
'Впервые возник вопрос о неподчинении, вплоть до вооруженного сопротивления', – свидетельствует в своей книге 'Первая дивизия РОА' В. Артемьев, бывший в Первой дивизии командиром 2-го полка.
Торвальд пишет, что Гере
'пришлось употребить все свое красноречие и весь свой авторитет… чтобы убедить Буняченко и Николаева, что они не подвергаются большому риску и что нельзя упустить напомнить немецкому командованию, что власовцы действительно готовы бороться против большевиков. Ведь этим он зарекомендует свою Первую дивизию и откроет дорогу дальнейшим формированиям. Буняченко мотал головой, как упрямый бык: он отказывался, он сопротивлялся, но наконец, хоть и с неохотой, согласился'.
Сколько этот 'упрямый бык' Буняченко 'сопротивлялся'? Торвальд сообщает: 'несколько дней', а потом – 'согласился'. В чем дело? Почему? 'Все красноречие и весь авторитет' полковника Герре тут ни при чем. Командир полковника Буняченко находился не в Берлине, а в Москве. Ему и было доложено о затее генерала Кестринга 'сформировать из русских отряд, вооруженный 'противотанковыми кулаками', против танков Жукова. Эти 'несколько дней' и ушли на принятие решения в Москве. А когда решение было принято там, тут и Буняченко, 'хоть и с неохотой, согласился'. А Власов стал говорить при немцах:
'Наша победа будет обеспечена, если нам удастся на каком-то секторе фронта продвинуться вперед, отбрасывая противника'.
А еще Власов сказал Буняченко:
'Первой дивизии предстоит сыграть важную роль: открыть дорогу для дальнейших крупных формирований. [208] Она должна показать, на что она способна. Несмотря на тяжелое положение на Восточном фронте, она должна отличиться. [209] ЕЕ ЗАДАЧА – ЗАДАЧА БУДУЩЕГО' [210]
Разговор происходил во время торжественного застолья. Буняченко чокнулся с Власовым и ответил:
– В этом вы не должны сомневаться, Андрей Андреевич. Мы уж постараемся!
16 февраля 1945 года, находясь в 1-й дивизии, генерал Власов приказал снять с мундиров и фуражек нацистских орлов со свастикой…
На фронте против Жукова 'отряд' пробыл недолго. Немцы пишут и сегодня, будто 'отряд' на фронте имел 'полный успех'. В чем был этот 'успех', я узнал из слов Гиммлера:
– …Отряд власовцев с противотанковыми 'кулаками'… имел большой успех. К нам стали прибывать опять перебежчики, даже и теперь, когда Красная Армия во всем преуспевает. Ведь это же совсем удивительно! Нет, голубчик, я не вижу никакого основания для пессимизма.
Поэт говаривал: 'Блажен, кто верует…', а еще поэт констатировал: 'Мужик, что бык: втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова не выбьешь'. Блажен Гиммлер. Какие 'перебежчики' бежали на сторону немцев в феврале – марте 1945 года? В Москве уже готовили Красную площадь для Парада Победы. Но ведь 'перебежчики' в самом деле были. Блажен Гиммлер. Власов говорил Буняченко о каких-то 'дальнейших крупных формированиях', и вдруг тот же Буняченко 'возвращается' с Восточного фронта, приведя с собой огромное количество 'перебежчиков'. 'Перебежчиков' или новое пополнение, присланное ему из Москвы? Вспомним 'Локотскую республику' на Брянщине, 1942 год и то, как дружно, со всем вооружением переходили 'партизаны' на сторону 'армии Каминского'. Блажен наш враг в том, что мы обязательно должны 'перебегать' на его сторону. Что мы обязательно должны предавать своих. Что мы обязательно должны воевать против своих. Вот что значит иметь 'блажь в башке'.
2 марта 1945 года полковник Герре получил приказ двинуть Первую власовскую дивизию на соединение с армейской группой 'Вайксель', которой командовал Гиммлер на советско-германском фронте. А. Казанцев так описывает эту ситуацию:
'2 марта, как гром с ясного неба, пришло распоряжение немецкого командования – Первой дивизии РОА сняться моментально с места стоянки и следовать на фронт между Штеттином и Берлином, где она должна занять указанный участок передовых линий'.
'Когда Герре передал об этом Буняченко, тот заколебался', – пишет Торвальд. Опять 'заколебался', опять он тянет, ждет. 'Сначала он сослался на то, что его обоз не рассчитан на такой дальний путь, затем на то, что некоторые роты еще не совсем боеспособны, наконец, он упомянул о том, что его главнокомандующий – это генерал Власов, что его дивизия – часть армии Власова и что она может быть введена в действие на фронте только вместе с другими частями армии, которая еще не готова'.
Иными словами, история повторяется один к одному. Буняченко ждет приказа, но от кого? Только не от немцев, от них он получен, приказ отдал сам рейхсфюрер Гиммлер.
'О настоящей причине такого странного поведения Буняченко Герре узнал только позже',
– сообщает доверительно Торвальд. Очень интересно. И какие же это 'настоящие причины'?
Оказывается, полковнику Герре опять 'пришлось применить все свое красноречие и дипломатичность в течение четырех дней, чтобы услышать от упрямого Буняченко, что его дивизия все-таки готова к маршу. Но это была не его заслуга, а личный приказ генерала Власова, пришедший из Карлсбада, по которому Буняченко и его дивизия отправлялись на соединение с армейской группой 'Вайксель'.
Разберемся в том, что тут наворочал Торвальд про 'красноречие и дипломатичность в течение четырех дней'. Четыре этих дня в Москве шла напряженная работа. Четыре этих дня Москве потребовалось на то, чтобы выработать решение на применение Первой власовской дивизии на советско-германском фронте. А когда оно было выработано, приказ получил в Карлсбаде генерал Власов и передал, в части его касающейся, полковнику Буняченко. К этому моменту
