возвращался один, без конвоя, ночью в Батум. Приходилось ехать через лес, шел дождь, и было очень темно. Николай Георгиевич сбился с дороги и поехал по какой-то тропинке. Вдруг перед ним открылась поляна, горящий костер и вокруг него человек десять вооруженных турок. Вероятно, он наткнулся на шайку разбойников. Отступать было некуда, его заметили, двое пошли навстречу и схватили его лошадь под уздцы. Турки окружили Николая Георгиевича, и между ними начался оживленный разговор и спор. Наконец державшие лошадь отпустили ее, турки стали отходить к костру, а один из них, благообразный старик в чалме, показывая ему на море и небо, жестами объяснил, что благодарит за спасение турок и что он свободен».
А когда Гарин, оставив службу на железной дороге, уезжал из Батума, спасенные им турки, узнав об его отъезде, пришли на пароход проводить его… «Они опять низко кланялись, — рассказывает Михайловская, — прижимая руку ко лбу и сердцу, ласково глядели на него и просили принять принесенные ими домашние сладости» (Н. В. Михайловская, Мои воспоминания о Гарине-Михайловском. ИРЛИ).
Дела *
Впервые— в газете «Самарский вестник», 1897, № 27, 2 февраля.
Основу содержания этих набросков составляет действительный факт биографии автора. По возвращении (в середине 90-х годов) в Самарскую губернию с постройки Великого Сибирского пути Гарину удается убедить земство в необходимости строительства Самаро-Кротовской узкоколейной железной дороги (постройка эта описана им в очерках «В сутолоке провинциальной жизни»). Разрешение на постройку Гарину удалось получить с большим трудом, лишь после массы хлопот и волокиты в петербургских департаментах; рассказ сб этом и является содержанием произведения.
Картинки Волыни*
Впервые — в журнале «Мир божий», 1897, № 2. Очерк написан на материале наблюдений автора во время его изыскательских работ в 1894 году в Волынской губернии.
Замысел произведения возник, по-видимому, еще в конце 1894 года (см. письмо Гарина к Иванчину- Писареву в примечании к очерку «Из моего дневника», стр. 687). О том же свидетельствует и очерк «Бочком, гуськом и уточкой», в первой части которого, полемизируя с народниками, автор говорит о разрушении общинного быта полещуков, населяющих Полесье. По существу это первые наброски будущего очерка.
Первоначально Гарин предполагал опубликовать свой очерк в «Самарском вестнике», о чем свидетельствует напечатанное в этой газете объявление (1896, № 273, 25 декабря):
«С января месяца будет печататься ряд очерков Н. Гарина „Карандашом с натуры“, „Волынские очерки“ и др.».
Однако (еще во время печатания очерков «Карандашом с натуры») цензурные преследования «Самарского вестника» все усиливались и закончились приостановлением газеты в марте 1897 года. Возможно, в предвидении этого Гарин отдает свой очерк в журнал «Мир божий».
В «Картинках Волыни» Гарин отвечает на актуальный вопрос своего времени: признавать или не признавать вступление России на путь капитализма? Писатель выступает в защиту марксистских взглядов в этом вопросе, очерк содержит прямые полемические выпады против народников.
Рисуя картину жизни целого края, Гарин убедительно говорит о вторжении капитализма и в такие глухие окраины России, как Волынь, где крестьянин-полещук веками жил общинным строем, который «и до сих пор еще для многих является идеалом народной жизни». В очерке рассказывается о разрушении общины, об обнищании полещука, который бросает свою истощенную землю и уходит на заводы, тесным кольцом окружившие его.
Очерк наносил сильный удар по народническим взглядам; не случайно народническая критика упорно стремилась свести его содержание к зарисовкам «минутных впечатлений». Так рецензент «Русской мысли» П. Николаев называл «Картинки Волыни» «летучими, импрессионистскими заметками». В своей рецензии на это произведение (1897, № 3) он писал о Гарине: «Это импрессионист чистейшей воды. Было бы напрасно искать у него каких-либо определенных общих принципов и принадлежности к какому-нибудь идейному литературному направлению… Это — писатель впечатления, по большей части минутного».
По мнению критика, «те проблески идей, которые встречаются в произведениях г. Гарина, всегда являются чем-то внешним, отнюдь не вытекающим из непосредственной сущности авторской натуры, отнюдь не сливающимся с его образами».
Рассматривая с этой точки зрения все творчество Гарина, он писал: «Что бы ни говорили разные импрессионисты, вроде г. Гарина и иных „русских учеников“, движение жизни определяется отнюдь не вечными и неумолимыми, как прежде, законами, а человеческими
А критик Р. И. Сементковский в своем отзыве на очерк, указав, что автор ставит в нем «один из наиболее назревших теперь „проклятых“ вопросов», вынужден признать: «то, что происходит в полесских болотах, имеет глубокую аналогию с условиями, окружающими русского человека вообще…», «несостоятельность общинного хозяйства проявляется все резче» (Ежемесячн. Литерат. приложения к «Ниве», 1897, № 6).
Сопоставление журнальной публикации очерка с текстом собр. соч. изд. «Знание» (т. VI, 1908) выявляет разночтения, характер которых говорит о принадлежности их автору. Помимо многочисленных мелких исправлений, после слов: «со всей жизнью» (стр. 115) в изд. «Знание» идет продолжение, отсутствующее в журнальной публикации, от слов: «с самим собою», кончая словами: «человеческой жизни?»
Новые звуки*
Известна публикация рассказа в собр. соч. изд. Маркса (т. VIII, 1916), где он датирован 1897 годом.
Веселые люди*
Известны публикации в собр. соч. изд. «Освобождение» (т. 12, 1913) и изд. Маркса (т. VII, 1916), где это произведение датировано 1897 годом.
В ИР ЛИ хранятся: черновой автограф произведения под названием «Шалопаи» и часть другого автографа под названием «Веселые люди» (материал этого автографа не вошел в окончательный текст).
Печатный текст, по сравнению с автографом под названием «Шалопаи», несколько сокращен и стилистически выправлен. Имеют место случаи замены фамилий, — так, швейцар Антонов фигурирует в автографе под фамилией Онуфриева.
С небольшими изменениями очерк «Веселые люди» включен в начало повести «Инженеры».
В настоящем томе произведение печатается по тексту собр. соч. изд. «Освобождение».