Машка расцветает. И в итоге Давид идет первым. Ярко красная анорака, палочки телескопические в руках, рюкзак горбом за спиной, панама легкомысленная... Одним словом, дедушка-турист на отдыхе. За ним топаю я. Потом Машка. Алик замыкает. Рудник всё ближе. Стараясь не вертеть головой, сканирую местность, ища укрытия на нехороший случай. Легко сказать, «прикрыть отход». Много из «Макарова» наприкрываешь...
— Эй, туристы, стойте, где стоите! — Хоть стрелять сразу не начали, уже неплохо.
А еще лучше, что кричат по-русски и без малейшего намека на акцент. Так говорят только приезжие русские. У местных, хоть они сто раз русские по национальности, выговор совсем другой.
— Скажите, пожалуйста, это ручей Чоре? — спрашивает Давид.
Артист, однако.
— Стоять я сказал! Стрелять буду!
Давид останавливается, сбрасывает рюкзак и кричит невидимому собеседнику:
— Вы с ума сошли? Нам надо только пройти в Айни. Мы на самолет опаздываем!
— Сейчас придет начальство и решит, что с вами делать!
Садимся на тюки и ждем неведомого начальства. Оно появляются минут через десять. Двое. Один лет под сорок, сразу видно и военную выправку, и пластику опытного рукопашника. Не факт, что я с ним справлюсь. Но главный не он. Главный — мой ровесник, если не младше. И рост примерно мой, и телосложение похожее. Разве что в плечах я чуток пошире буду. Немного, парень тренированный. Вот только молод он для начальства. Автоматы в руках встречающих меня не сильно огорчают. Что радует, так это то, что и они русские. То есть русские русские. В смысле, из России. Судя по выговору — москвичи.
— Кто вы и откуда взялись? — сходу спрашивает молодой.
Второй остановился чуть поодаль и не скрываясь, страхует напарника.
— Вежливые люди, — отвечает Давид, — сначала представляются. Меня зовут Давид. Я руководитель группы.
И замолкает, выжидательно глядя на собеседника. Тот нисколько не смущается, но всё же произносит:
— Геннадий, директор рудника.
— Вот с этого надо было начинать, — откликается Давид, — мы ваши соседи по несчастью. Оружие вам принесли.
И опять замолкает, потому что челюсть Геннадия со стуком падает тому на грудь.
Решаю, что хуже уже не будет, и заканчиваю фразу Давида:
— И боеприпасов немного. По нашему разумению, у вас с этим должны быть проблемы...
После обеда потянуло поспать. Легче от этого не стало: приснился кошмар.
Он шел по какой-то не то тропе, не то дороге, вьющейся по каменистому склону. Вокруг громоздились горы, те самые, фотографиями которых были обклеены все стены в Санечкиной комнате. Только не солнечные, как на фото, а какие-то мрачные, угрюмые. И очень большие. Но по склону вилась дорога, по которой и шел Боря, увидевший уже впереди фигуру отца. Тот стоял спиной к Борису и сына не замечал. А между ними на тропе ухмылялся вчерашний солдат-насильник. Не в обычной камуфляжной форме, а в дерюжных штанах и стеганом халате, до самых глаз заросший густой черной бородой. Волосы при этом остались русыми.
— Извините, месье, — произнес насильник, копируя Михаила Боярского в роли д’Артаньяна, — но чтобы пройти дальше, Вам придется сначала сразиться со мной! Ибо таково Веленье Бога!
Боря хотел было словами разрешить конфликт, но солдат его не слушал. Началась драка. Бесконечная драка. Точно так же, как и наяву — противник падал, но добить, ударить... Все не получалось.
— Ну же, ударьте меня, месье! — издевался не то солдат, не то басмач, не мушкетер. — Один удар, и я умру, а Вы пройдете куда хотите. Ударьте же!
Боря не мог. Всё естество восставало против самой мысли — ударить. Человека. Просто так. А отец, так и не заметивший сына, потихоньку уходил по тропе...
— Вы видимо не хотите встретиться с отцом, месье! — заливался бородатый солдат, — Сейчас он уйдет...
Это было понятно и без слов: стоит отцу скрыться из виду и будет поздно. Но... Но... Виктор подошел к большому камню, еще шаг, от силы два.. Боря в отчаянье бросился вперед и ударил...
Ударил и проснулся... Полежал, успокаивая дыхание, закрыл глаза. И всё началось сначала...
Маргузор прошли на удивление чисто. Правда, единственная улица кишлака значительно короче и шире пасрудских. На радостях Леха как-то играючи проскочил верхний серпантин, легко и непринужденно вырулил на самом противном подъеме перед впадением Имата и, лишь немного зацепив отвалом склон, подъехал к сторожке Али.
— Лаймочка, я тебя люблю! От твоих поцелуев вырастают крылья, а с координацией движений происходят чудеса! Осталось пятнадцать километров простой дороги! Кстати, координацию стоит улучшить!
— Немного позжье. Люди...
Оба вылетели из кабины, на ходу подхватывая оружие и занимая позиции с двух сторон от бульдозера. По Имату спускались шестеро.
— По-моему, это не опасно, — произнес Леха.
— Согласна, — откликнулась Лайма.
— Но координацию улучшить стоит. — предложил Леха, меняя позицию.
— Зачем? — удивилась девушка, поворачиваясь к нему лицом.
— А почему нет? — спросил он, обнимая ее плечи.
— Действительно, почему? — выдохнула она, и их губы нашли друг друга...
Группа подошла минут через пятнадцать.
— Здрасти, — поздоровался вырвавшийся вперед парень. Молодой совсем, лет восемнадцать. — Не знаете, здесь машину в Душанбе поймать реально.
— И вам не хворать, — ответил Леха, — с машинами в Душанбе теперь напряженка. По причине отсутствия Душанбе.
— То есть как... — не понял парень.
Леха смотрел на подходящую группу.
— У вас все такого возраста?
— Да. — парнишка явно растерялся.
— Девчонок три?
— Две.
— Ты руководитель?
— Да.
— Тогда так. При девчонках говорить не будем. Пути вниз нет. Я подкину Вас в лагерь. Там все подробности.
— Но...
— Вы откуда?
— Самара.
— Юриновых знаешь?
— Виктора Вениаминовича?
— Именно. Он сейчас в лагере. Всё вам расскажет. Грузитесь. Каски на голову, рюкзаки в прицеп. Сами на броню.
— В смысле?
— На бульдозер! Только ноги в гусеницы не совать!
