ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх

из преуспевающих банки­ров, либеральных капиталистов и недовольных аристокра­тов (67).

Спустя месяц после беседы царя с Бьюкененом российскую столицу потрясла волна стачек: возмущение переросло в зна­менитую Февральскую революцию. Когда она разразилась, Бьюкенена не было в посольстве, он был в отпуске. Вдали от беспорядков, к разжиганию которых имел самое непосредст­венное отношение.

Британский военный кабинет не был ни в малейшей степени напуган возможной перспективой переброски семидесяти не­мецких дивизий на Западный фронт; напротив, британцы с глу­боким удовлетворением восприняли весть о революции: Ллойд Джордж, премьер-министр, воскликнул: «Одна из целей Англии достигнута!» Подобным же образом, вполне разделяя радужные ожидания англичан, президент США Вудро Вильсон, выступая 2 апреля 1917 года с обращением к конгрессу, говоря об отрече­ нии царя, объявил о «тех удивительных и благоприятных собы­тиях в России», где наконец была свергнута автократия (68).

Это был настоящий абсурд: в самый разгар беспрецедентной невиданной мировой войны, общества союзных стран должны были поверить в то, что их правители беспокоятся о степени демократизации России больше, чем о риске потерять русского союзника! Публике, однако, следовало бы понять, что англо-аме­ риканские клубы больше всего на свете боялись русско-герман­ского мира и что именно происшедшее способно .предотвратить пагубное перемирие и обеспечить продолжение войны. Но ли­беральная пресса не собиралась просвещать публику на этот счет. На счастье клубов, в 1917 году евразийское объятие так и не родилось, Россия и Германия остались противниками.

Свержение царя было немалым достижением. Но в действительности это должно было стать лишь частью куда более широкого плана, ради выполнения которого по ту сторону рус­ско-германской границы (точнее было бы сказать, «линии раз­дела») проводилась параллельная миссия, опиравшаяся на сеть, связывавшую Берлин со скандинавскими столицами. На­шлись и другие исключительно способные и старательные люди, которые не покладая рук действовали против евразийской общности. Руководитель этих людей, Александр Израилевич Гельфанд (1867-1924), больше известный по кличке Парвус, на­чал свои авантюрные похождения с того, что вступил в ряды революционеров. Из Одессы, его родного русского города, Парвуса, естественно, потянуло туда, где говорили по-немецки. Получив степень доктора экономики в Базельском университе­те, Парвус начал активно заниматься политикой на стороне не­мецких социалистов. Приблизительно к 1910 году у Парвуса окончательно исчезли последние иллюзии относительно орга­низованного бессилия социализма, и, поссорившись с элитой немецких левых, он исчезает из общественной жизни. Скромно и незаметно он покидает Берлин... и выныривает из небытия в Стамбуле, превратившись в богатого экстравагантного ком­мерсанта с большими склонностями и способностями к между­народным интригам.

Едва ли стоит сомневаться в том, что Гельфанд — этот энергичный, но разочарованный в прежних идеалах полиглот, отлично знакомый со всем спектром социалистической агитации и к тому же обладающий бойким пером и экономическим чуть­ем — мог остаться в стороне от какой-нибудь «сети». Но кроме краткого упоминания о германском министре Брокдорф-Ранцау как о какой-то, впрочем, неопределенной «силе, стоявшей за спиной Гельфанда» (см. ниже), мы не располагаем никакими ис­торическими документами, которые позволили бы нам точно определить контуры такой организации.

Когда началась война, Гельфанд приступил к активной рабо­те. В Стамбуле он сумел гарантировать поставки вооружения и военных материалов правительству младотурок, чем немало способствовал вступлению Турции в войну на стороне Герма­нии. После этого, когда у России начались неудачи на фронте и державы Антанты стали опасаться, что царь откажется от про­должения войны, Гельфанд был выбран для секретной и в выс­шей степени ответственной миссии в Германии.

Без больших усилий он сумел завязать знакомства среди выс­шего руководства германского министерства иностранных дел. Вот что Гельфанд предложил немцам: пусть джентльмены с Вильгельмштрассе финансируют и обеспечивают создание де­стабилизирующего движения в России, которое сможет сверг­нуть царский режим и заключить сепаратный мир с рейхом. При поверхностном взгляде может показаться, что это была еще одна вариация на тему евразийского сотрудничества. Но мотивы и намерения были совершенно иными, если не про­тивоположными.

Позже Парвус утверждал, что целью его махинаций в Герма­нии было раздувание революционного пожара в России, ко­торый, как многие рассчитывали, перекинется на Германию, а затем и на всю Европу ради того, чтобы сбылась давно вына­шиваемая левыми мечта — образование всемирного социалис­ тического союза. Трудно сказать, насколько искренними были эти высказывания Парвуса. С другой стороны, германские дип­ломаты были убеждены, что именно они определяют правила и исход игры; естественно, им не было никакого дела до рево­люционных экспериментов — они желали лишь «использовать» «красную» парвусовскую сеть коммунистического агитпропа в качестве «средства оказания давления на царя и для того, что­бы ускорить дипломатические переговоры» (69).

Но именно эти ожидаемые переговоры между Германской и Российской империями и должен был саботировать Парвус. До самого последнего этапа борьбы большевиков за власть в Рос­сии главной задачей Гельфанда было так направлять поведение немцев, чтобы рухнули последние шансы на прямые контакты с царской империей. Пока наемные убийцы Распутина и британ­ский посол Бьюкенен, поддержанные командой профессиональ­ных разведчиков, сжигали мосты, наводимые из России в Герма­нию, Парвус и другие занимались тем же в отношении мостов, которые немцы пытались навести между Берлином и Петербур­гом. Стоявшая перед Парвусом задача облегчалась граничившей с беспомощностью наивностью его германского контрагента из министерства иностранных дел — германского посла в Копенга­гене графа Брокдорф- Ранцау.

Датская столица наряду со Стокгольмом была избрана Парвусом в качестве промежуточной базы, откуда плелась завязавша­яся между Берлином и Россией интрига. Отсюда Гельфанд уп­равлял активной и весьма доходной экспортно-импортной компанией, возглавлял научно-исследовательский институт и издавал информационные бюллетени — все это было надеж­ным прикрытием его шпионской деятельности. Подобно боль­шинству олдерменов рейха, граф Брокдорф-Ранцау воплощал в себе смесь покровительственного добродушия и провинци­альной самонадеянности — короче, он являл собой превосход­ный образец просто- таки отчаянной немецкой политической близорукости. Он оставил потомству запись тех мыслей, что обуревали его, когда он попал в силки, расставленные для него Парвусом:

Вероятно, это может показаться рискованным — использо­вать силы, стоящие за Гельфандом, но определенно было признанием нашей слабости отказаться от их услуг из страха, что мы окажемся неспособными управлять ими... Те, кто не понимает знамений нашего времени, никогда не поймет пу­ти, по которому мы идем, и не сможет оценить, что поставле­но на карту этим движением (70).

Но, как видно, сам он меньше других понимал знамения времени. Из приведенного важного отрывка видно, что ни Брокдорф, ни германское министерство иностранных дел не обладали способностью понять, что это за «силы, стоящие за спиной Гельфанда», и этот факт, естественно, вызывал трево­гу у Брокдорфа. Учитывая ставки этой грандиозной игры, глу­бина такого пробела была, с немецкой точки зрения, абсолют­ но недопустимой. Но, упрямо не желая оценить степень опасности и поощряемый своим начальством, Брокдорф упорствовал, убежденный, что именно он определяет правила и исход игры. Немецкий дипломат, видимо, плохо сознавал, что, поддавшись соблазнительным чарам неутомимого Парву­са, он — объективно — развязал руки загадочным «силам», на которые опирался Гельфанд, позволив им сорвать спаси­тельные (для Германии) мирные переговоры с Россией и тем самым ускорить падение и развал имперских учреждений Германии.

Смысл составленного в 1915 году Парвусом меморандума, на­правленного Брокдорфу и министерству иностранных дел, был однозначным и недвусмысленным: царская Россия является непримиримым врагом рейха. Парвус убеждал немцев в том, что если они подпишут договор с Николаем, то это, скорее всего, приведет к формированию в России реакционного правительст­ва, которое, опираясь на силу освобожденной от ведения бое­вых действий армии, сможет снова обратиться против рейха, обойдя достигнутые соглашения. Единственная партия, на кото­рую могут ставить сейчас немцы, настаивал Парвус, это партия большевиков, решительно настроенная, хотя и немногочислен­ная группа, искренне стремящаяся к миру и непримиримо враж­дебная царю Николаю. Имя лидера этой группы — Ленин. Брокдорф попался на крючок правдоподобия этой насквозь лживой аргументации (71).

1ёрмания начала платить в 1915 году. За два года рейх, как по­лагают, потратил девять тонн золота на